RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 255 
MirjaM Mencej . Styrian WitcheS in 
e uropean p erSpective . e thnographic 
FieldWork . l ondon : p algra ve Mac -
Millan , 2017, 454 P. [МирьяМ Менцей. 
Штирийские веДьМы в европейской 
перспективе. ЛонДон: пэЛгрэйв 
МакМиЛЛан, 2017, 454 с.] 
1
Очередная, седьмая по счету книга про-
фессора фольклористики факультета 
этнологии и культурной антропологии 
Люблянского университета Мирьям 
Менцей посвящена исследованию кол-
довства (веры в колдовство) и поверий о 
ведьмах в одном из регионов восточной 
Словении, Штирии, в фольклорном, ан-
тропологическом и историческом аспекте 
на европейском фоне. Книга основана на 
полевых материалах, собранных в начале 
XXI в. автором и студентами Люблянского 
университета в 2000–2001 гг. и автором 
книги в 2013– 2015 гг. 
Феномен колдовства и ведьмарства, 
как и сама фигура ведьмы уже давно 
привлекают внимание исследователей 
как славянских, так и неславянских тра-
диций и имеют большую литературу. В 
различных аспектах изучались также и 
региональные славянские традиции, см., 
например книгу Т. Бужековой «Враг из-
нутри», анализирующую в когнитивном 
аспекте полевые материалы о ведьмах и 
колдовстве
2
, собранные автором в разных 
регионах западной Словакии; публика-
цию текстов с научными комментариями 
Л.Н. Виноградовой и Е.Е. Левкиевской 
1
 Авторская работа выполнения при поддержке 
РНФ по проекту «Славянские архаические зоны 
в пространстве Европы: этнолингвистические 
исследования» № 17-18-01373 (рук. акад. С.М. 
Толстая).
2
 Bužeková Т. Nepriateľ zvnútra. Bratislava: Veda, 
2009.
«Народная демонология Полесья», т. 1: 
Люди со сверхъестественными свой-
ствами
3
; монографию Г.С. Поповкиной 
«Знахари и знахарство у восточных славян 
юга Дальнего Востока России»
4
, коллек-
тивную монографию «Знатки, ведуны и 
чернокнижники. Колдовство и бытовая 
магия на Русском Севере»
5
 и др.
Как отмечает М. Менцей, Штирия как 
регион изучения отчасти выпала из поля 
зрения фольклористов. Поэтому целью 
данной работы было представить регио-
нальные словенские воззрения на магию 
и колдовство во всей полноте их «слоев» 
и с учетом различных типов ведьм. 
Первый, «социальный» слой фор-
мируется социальным напряжением в 
сельской общине; его «актанты» - сосе-
ди и свойственники, наносящие ущерб 
чужому хозяйству из зависти и злобы. 
Деятельность последних в русской тра-
диции можно было бы назвать порчей и 
сглазом, а название ведьма приписывается 
им лишь спорадически самими пострадав-
шими. Второй слой и второй тип ведьм 
в рецензируемой книге представлен 
(также в рамках социального уровня) 
сельской ведьмой, признанной всеми 
колдуньей с классической ведьмарской 
внешностью, старой, одинокой, живущей 
на отшибе и т.п. 
Наряду с ведьмами-людьми, автор 
выделяет также тип, называемый ею 
3
 Виноградова Л.Н., Левкиевская Е.Е. Народная 
демонология Полесья. Публикации текстов в 
записях 80–90–х годов XX в. в 4 т. Т. 1: Люди со 
сверхъестественными свойствами. Москва: Языки 
славянских культур, 2010, 648 с.
4
 Поповкина Г.С. Знахари и знахарство у восточных 
славян юга Дальнего Востока России. Владивосток: 
Дальнаука, 2008, 200 с.
5
 Знатки, ведуны и чернокнижники. Колдовство 
и бытовая магия на Русском Севере. М.: Форум; 
Неолит, 2012.

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 256 
«ночными ведьмами», термином, рас-
пространенным в европейской литера-
туре (например, в книге Сандиса Лайме 
«Восприятие ведьм в Латвии: Ночные 
ведьмы»
6
), но практически неизвестным 
в России, где описываемые как «ночные 
ведьмы» сущности славянских верова-
ний и быличек рассматриваются как 
мифологические персонажи со своими 
конкретными именами (блуждающие 
огоньки, вила, полудница, русалка, дикая 
женка и под.). 
По словам автора, колдовство иссле-
дуемого региона представляет собой мно-
гослойный комплекс, в котором разные 
типы ведьм имеют разные характеристики; 
связанные с ними нарративы представля-
ют различные типы взаимоотношений с 
ведьмами, показывают разные причины 
вредоносности ведьм и разные типы 
поведения людей в этих ситуациях. М. 
Менцей поэтому задается вопросами: на 
каком основании все эти типы колдуний 
называются ведьмами, а их деятельность 
считаются колдовством? Что объединяет 
соседских «ведьм», вредящих соседям, 
сельских ведьм, наносящих ущерб всему 
селу, и «ночных ведьм», сводящих людей 
ночью с дороги?
Анализируемая в книге «социальная 
реальность» сформирована на основе 
170 пространных интервью с 237 ин-
формантами из 55 сел, расположенных 
на территории около 300 кв. км, преиму-
щественно в горных регионах. Возраст 
большинства информантов – 70–80 лет, 
также значительна группа 60–70-летних. 
Почти 67% опрошенных – женщины.
В первой главе, введении, помимо 
общих сведений о материале и цели 
6
 S. Laime. Raganu priekšstai Latvijā: Nakts raganas. 
Rīga, 2013.
работы, сделан беглый обзор ведовских 
процессов в XVI-XVII и судебных тяжб 
вплоть до XX в. в Словении с особым 
вниманием к Штирии. Состав обвинений 
и вредоносных действий ведьм стандарт-
ный, широко известный по фольклорным 
данным всего мира: вызывание града, 
насылание болезней, отбирание молока у 
скота, урожая с полей, полеты на шабаш, 
гадание, продажа души дьяволу и т.п.
Во второй главе «Современное евро-
пейское колдовство» обсуждаются фак-
торы, повлиявшие на упадок колдовства 
в сельских областях Европы и пути его 
сохранения и трансформации в период 
после средневекового гонения на ведьм, 
а также типичные контексты, в которых 
исследователи встречались с колдовством 
в XX и начале XXI вв.
Отмечая, что в Европе колдовство 
стало, прежде всего, предметом худо-
жественного воплощения в искусстве, 
автор констатирует, что в отдельных 
местах оно сохранилось как социальная 
реальность и продолжает использоваться 
для объяснения неудач и несчастий. Ис-
следователи, тем не менее, сосредоточи-
вались более на причинах исчезновения 
колдовства, чем на продолжении его 
существования, изменении форм, адапта-
ции к новым условиям. Вместе с тем, М. 
Менцей известны и работы о колдовстве, 
сохранившемся и в XIX, и в XX веке в 
ряде регионов Европы, колдовстве как 
предмете индивидуальных верований и 
как социальном институте, объясняющем 
неудачи, передающем личный опыт и 
культурные практики и регулирующем 
взаимоотношения в обществе. Это работы, 
привлекаемые автором для сравнения со 
словенским материалом, - о колдовстве 
и вере в магию в Нидерландах, Дании, 
Англии, германо-говорящей Бельгии, 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 257 
немецкой Франконии, в ю.-з. Герма-
нии, Швабии, с.-з. Франции, верхней 
Бретани, Анжу и Лангедоке, в Польше, 
в регионе Альто Миньо в Португалии, 
в Италии, Румынии, Македонии. Вера в 
колдовство продолжает существовать и 
в XXI веке, однако изменились его фор-
мы, поэтому вопросы, встающие перед 
западноевропейскими исследователями 
формулируются таким образом: «когда, 
почему, где, для кого и в каких отноше-
ниях действия и мышление в терминах 
колдовства потеряли или не потеряли 
своего значения» (Gijswijt-Hofstra 1999: 
99) (с. 29).
Как отмечает автор, в Европе не много 
исследований в этой области, наиболее 
тщательные из них были проведены, на-
пример, во Франции, Венгрии (о венграх 
в Румынии), Нидерландах, Германии и 
Англии. Поэтому, несмотря на имеющийся 
ряд статей и монографий по данной теме, 
М. Менцей считает, что исследование 
колдовства в Европе, особенно совре-
менного сельского колдовства, находится 
еще в зачаточном состоянии.
Третья глава «Колдовство в иссле-
дуемом регионе» посвящена специфи-
ке региона полевых исследований, его 
географическим (гористый, удаленный, 
труднодоступный сельский регион) и 
социо-экономическим (аграрный, от-
сталый) характеристикам и их влиянию 
на изменение роли, которую играло 
здесь колдовство как социальный инсти-
тут. Автор считает, что это изменение 
роли произошло в 1970-е годы в связи 
с улучшением социально-экономиче-
ского положения населения в регионе. 
Однако колдовство не исчезло совсем, 
свидетельством чему является материал, 
собранный автором и студентами Лю-
блянского университета в начале XXI 
в. Эти полевые материалы, диалоги с 
информантами, вплетены в ткань кни-
ги и являются основой размышлений 
и подтверждением заключений автора.
Колдовство в книге исследуется также 
с нарративной точки зрения: обсуждаются 
дискурсы колдовства, отношение к нему 
людей, вера в него или неверие, различие 
репертуара разных рассказчиков, пол 
жертв и ведьм в нарративах. Приводимые 
в книге диалоги собирателя с информан-
тами показывают знакомую картину, 
с которой встречались и встречаются 
собиратели традиционной культуры 
в самых разных уголках славянского 
мира и, как отмечает автор, также и 
собиратели в неславянских регионах. В 
рамках «колдовского» дискурса автор 
отмечает такие «типичные выражения», 
хорошо известные и российским иссле-
дователям, как было сделано (о порче, 
сглазе), ведьма что-то сделала (с. 61), 
они знают (о магическом знании ведьм) 
(с. 62) и под.; в поведенческом сценарии 
отмечается, что при общении с ведьмой 
нельзя отвечать на ее вопросы, смотреть 
ей в глаза, одалживать ей продукты и 
вещи, и т.п.; выделяются предметы и 
животные, приобретающие особое маги-
ческое значение (кости, шерсть, волосы; 
жаба, черная кошка и под.). Отдельно 
рассматриваются также «христианский 
дискурс», «рациональный дискурс», 
«дискурс нового времени» (имеется в 
виду оценка магического воздействия 
через понятия «биомагнетизм», «гипноз», 
«биоэнергетика»).
В четвертой главе «Социальное кол-
довство: ведьмы-соседи» колдовство 
рассматривается как часть социальных 
отношений, отмечается сильная зави-
симость веры в колдовство от неудач и 
несчастий (по словам Э. Эванс-Притчарда, 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 258 
приводимым в книге, «в каком-то смыс-
ле можно сказать, что колдовство – это 
несчастье»), вовлечение колдовства в 
отношения между членами сообщества, 
особенно между соседями. Некоторые 
авторы, пишет М. Менцей, ссылаясь на К. 
Бриггс, считают колдовство универсаль-
ным феноменом, характерным для всех 
человеческих обществ, за исключением, 
пожалуй, обществ номадских, которые в 
ответ на социальный конфликт мигриро-
вали или дробились на новые группы; но 
как только они воспринимали оседлый 
образ жизни, у них тоже появлялась вера 
в колдовство (с. 113–114). Сельское об-
щество восточной Словении не является 
в данном случае исключением, и здесь 
тоже неудачи или несчастья вызывали 
подозрения в колдовстве. Зависть од-
носельчан как основа наведения порчи 
неоднократно была предметом изуче-
ния западноевропейских ученых (см. 
перечисление работ на с. 116). Корень 
чувства зависти автор видит в когни-
тивной ориентации на ограниченность 
количества благ, свойственной закрытым 
сообществам. Славянская демонология, в 
том числе изучение ведьмарства в других 
славянских регионах подтверждает эти 
положения. В быличках именно соседи, 
а также свойственники (кума, теща) ока-
зываются изобличенными как ведьмы. В 
рецензируемой книге приводятся примеры 
других ситуаций, когда возникает опас-
ность колдовства: отношения в рамках 
большой семьи, в период предбрачных 
отношений (парень женился на другой), 
ситуация купли-продажи скота и др.
Специально рассматриваются объекты 
(мишени) колдовства (домашние живот-
ные, люди, чаще всего, дети, урожай), а 
также виды колдовства: наведение порчи с 
помощью смотрения, говорения, касания, 
магических практик, дарения подарка, 
закапывания предметов, собирания росы, 
магического доения («доение веревки» и 
под.). Автор приводит ряд слов и выра-
жений, обозначающих дурной глаз: «вре-
дящие глаза», «злые глаза», «ядовитые 
глаза», «подозрительные глаза», а сам 
взгляд характеризуется как «острый», 
«сильный», «жесткий», «злой», «особый», 
«странный» или «опасный» (с. 142). К 
сожалению, для этих слов не приведе-
ны словенские диалектные термины, 
которые были бы здесь нелишними и 
даже полезными (не все читатели име-
ют под рукой более раннюю книгу того 
же автора, где эти и множество других 
терминов представлены: Coprnice so me 
nosile. Raziskava vaškega čarovništva na 
podeželju vzhodne Slovenije ob prelomu 
tisočletja. Ljubljana, 2006).
Отдельно анализируется вопрос о 
реальности колдовских действий, психо-
логические механизмы околдовывания и 
расколдовывания, а также обстоятельства, 
в которых рассказы о колдовстве могут 
актуализироваться по разным причинам 
и с различными интенциями.
В пятой главе «Социальное колдов-
ство: контрмеры» представлены различ-
ные формы противодействия ведьмам; 
контрмеры являлись частью общего 
знания о том, что человек может проти-
водействовать колдовству. 
Шестая глава «Социальное колдов-
ство: специалисты» описывает сельских 
специалистов, к которым люди могли 
обратиться в случае несчастья, вызванного 
колдовством, в особенности, знахарки. 
Дается их характеристика, выделяются 
их типы (оседлые и странствующие), 
рассматривается структура их процедур 
и роль, которую они играли в обще-
стве. Появляются словенские термины, 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 259 
например, šlogar ‘предсказатель’, в самом 
тексте интервью приведен термин для 
ведьмака – coperjak (c. 271). Перечис-
ляя исследования колдовства в Европе 
(список, внушающий уважение: J. Kruse, 
I. Schöck, J. Favret-Saada, H. Sebald, J. de 
Pina-Cabral, G. Henningsen, L. Stark, O. 
Davies, W. de Blécourt, T. Tangherlini, 
M. Kõiva – с. 248), автор почему-то не 
называет ни одной работы по славянским 
традициям, хотя славяне составляют 
значительную часть населения Европы 
и также успешно изучались и описыва-
лись (из работ на русском языке – статьи 
и книги Д.К. Зеленина, С.М. Толстой, 
Л.Н. Виноградовой, Е.Е. Левкиевской, 
А.Я. Гуревича, Е.Б. Смилянской, О.А. 
Черепановой, сборник In Umbra, вып. 
1–5, и др.). Говоря о знахарях и целите-
лях, М. Менцей отмечает, что во многих 
регионах Европы они занимались также 
снятием порчи, «расколдовыванием», а 
также гаданием, пророчеством, поиском 
воров и т.п. 
Отдельный подраздел в этой главе 
посвящен амбивалентности ведьм и зна-
харей в славянских и других европейских 
традициях (испанской, португальской, 
франконской, датской). Штирийской 
ведьме, как и всем другим ведьмам при-
суща амбивалентность, синкретизм и 
взаимопроникновение понятий добра 
и зла, так по-разному воспринимаемые 
людьми.
В седьмой главе «Социальное кол-
довство: сельские ведьмы», исследуются 
причины, по которым человек приобретал 
репутацию ведьмы/колдуна в рамках 
всего сообщества, их характерные черты, 
отношение к ним других людей, их роль 
в обществе, природа их знания. 
В восьмой главе «Ночные ведь-
мы», как автор называет персонажей, 
появляющихся вне дома и села, преимуще-
ственно в лесу, и которые являются скорее 
демонами ночи (с. 349), описываются 
ситуации появления этих персонажей 
(ведьмы в виде огоньков или больших 
огней; ведьмы, стирающие ночью белье 
у воды) и сюжеты, реализующие мотив 
«унесенные ведьмой» (жертва не может 
найти дорогу домой; ходит кругами; 
оказывается в кустах; чувствует себя пой-
манной в ловушку). Для многих сюжетов, 
записанных в Штирии, автор приводит 
параллели не только из других частей 
Словении, но и из других европейских 
традиций: португальской, испанской, 
английской, германской и др., отмечая, 
что «нарративы о ночных огнях, интерпре-
тируемых как ведьмы, неуспокоившиеся 
души, феи или другие сверхъестественные 
персонажи, которые сбивают людей с 
дороги – являются частью общего фонда 
европейского фольклора» (с. 371) и что 
более часто эти нарративы повествуют 
о душах умерших, феях, лесных духах 
и других персонажах в виде огоньков 
(см. примеры на с. 371–374). Жаль, что 
специально не выделены региональные 
традиции, где ночные демоны-огоньки 
идентифицируются в виде ведьм (мо-
тив, действительно редкий в славянских 
традициях), что, возможно, могло бы 
образовать европейскую изодоксу. 
Указывая на параллелизм в восприятии 
«ночных ведьм» в Словении и Латвии 
(мотив стирки-колочения белья у воды), 
М. Менцей излагает и практически при-
нимает гипотезу Сандиса Лайме о том, 
что этот мотив, известный преимуще-
ственно в католических странах, является 
производным от католического концепта 
очищения души после смерти и связан с 
«народным христианством»; он интерпре-
тируется так: «демонизированные души 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 260 
умерших женщин, которые проходят по-
сле смерти процесс очищения на земле за 
то, что они либо умерли плохой смертью, 
либо грешили при жизни» (Laime 2013: 
302) (с. 367). Однако мотив ночной стирки 
(звуки, похожие на звуки битья стирае-
мого белья вальком) широко известен и 
в православных традициях, в частности, 
в Полесье (украинская и белорусская 
традиции), поэтому католический аргу-
мент в данном случае вряд ли подходит. 
Кроме того, связь мотива стирки белья и 
духовного очищения умерших кажется 
чрезмерно прямолинейной. Здесь, скорее, 
реализуется идея о противопоставлении 
человеческого – демонического: голос 
человека – звуки нечистой силы (стук, 
хлопанье, свист, вой, хохот), а также 
представление об активизации нечистой 
силы ночью.
В качестве девятой главы представ-
лено заключение, подытоживающее 
анализ нарративов о ведьмах и быличек 
о встречах с проявлениями колдовства. 
Книгу завершает список информантов, 
библиография и тематический индекс, 
включающий персоналии.
Книга Мирьям Менцей адресована, 
в первую очередь, западноевропейскому 
читателю, и многое в ней подчинено 
именно этой задаче. Она содержит зна-
чительное количество подробных объ-
яснений – терминов, реалий, понятий, 
относящихся к образу жизни славянского 
(и особенно – словенского) общества; 
написанная по-английски, она включает 
и полевые материалы, переведенные на 
английский язык, к сожалению, без па-
раллельной публикации оригинальных 
текстов; не всегда и не везде приводятся 
термины, относящихся к магии и кол-
довству. Но, например, главу «Ночные 
ведьмы» украшает словенская лексика: 
coprnice so me nosile / zmešale / vodile 
/ vozile ‘объяснение, почему человек 
заблудился в лесу’ (c. 350); brezglavec, 
svečniki, vidanic, védomci, vedúnci, vedenci 
‘мифологические персонажи в виде ноч-
ных огоньков’ (с. 363–364) и терминология 
других славянских языков (хорв. macići, 
чеш. světlonoša, ohnivec, пол. nocnice, 
бел. bludjačyj ogon ‘названия ночных 
бродячих огней’ (с. 364) и др. Однако 
хотелось бы видеть термины в написании 
соответствующим языку алфавитом; 
восточнославянские, сербские и болгар-
ские лексемы, переданные латиницей, не 
соответствуют фонетике этих языков и 
не могут считаться точными (см., напр., 
макед. madjesnica (маѓесница ?) – с. 273). 
Научное издание предполагает все же 
аккуратность в передаче приводимых 
терминов, тем более, что кириллический 
шрифт не является труднодоступным в 
техническом плане. То же касается и 
литературы, которая в научном дискур-
се традиционно подается на том языке, 
на котором цитируемая книга издана. 
Трудно себе предположить транслите-
рацию на кириллицу англоязычных или 
франкоязычных источников, изданных 
на латинице, в кириллических изданиях. 
Книга М. Менцей, безусловно, на-
учная, в то же время отчасти и попу-
ляризаторская – в том смысле, что она 
знакомит неславянскую аудиторию со 
славянским материалом, относящимся 
к деликатной области духовной куль-
туры – магии и колдовству – который 
очень нелегко поддается переводу и 
адекватной передаче смысла. Книга не 
только знакомит западноевропейско-
го читателя с материалом архаической 
славянской традиции, вошедшей в круг 
западной культуры, но и объясняет – 
с привлечением западноевропейского 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 261 
материала – колдовство, причины его 
существования, механизмы воздействия, 
обстоятельства реализации. Подобное 
сравнение материала своих полевых 
записей с французскими, германскими, 
бельгийскими, голландскими данными, 
привлечение выводов, сделанных антро-
пологами на основе изучения африканских 
народов показывает универсальность 
рассматриваемого ею явления – магии 
и колдовства, как и универсальность 
человеческой натуры (как вида homo 
sapience). Действительно, методы кол-
довства в средневековой Англии (угрозы, 
похвала, взгляд, прикосновение и дары) 
или во Франции XIX в. (взгляд, прикос-
новение, хвала, проклятие, заговор, дар, 
жаба, пролезшая в дом жертвы или волос 
жертвы) аналогичны славянским как они 
сохранились в записях XIX–XX и XXI вв. 
Вместе с тем прямое сравнение ма-
териала из Штирии с данными других 
европейских традиций, особенно в первых 
главах книги (например, с ирландской 
традицией – с. 139) вызывает сомнения 
в правомерности подобных сопоставле-
ний. Для надежности научных выводов 
предполагалось бы, скорее, сравнение 
региональной словенской традиции с 
другими словенскими, потом, расширяя 
круг родственных традиций – с южнос-
лавянскими, потом западнославянскими 
(особенно словацкой и чешской) и толь-
ко затем с другими европейскими (об 
этом писал в одной из своих работ Н.И. 
Толстой). В противном случае есть риск 
вырвать изолированный факт из контекста 
и исказить его смысл. Правда, последняя, 
восьмая, глава книги, в которой приводит-
ся широкий славянский материал, а также 
презентабельный список использованной 
автором литературы дает повод доверять 
подобным сопоставлениям. 
В области этнолингвистики, мифо-
логии, этнографии Европа в научном 
плане, кажется, разделена на две части: 
англоязычную, как правило, не имеющую 
представления об обширной литературе 
восточной Европы, включая огромную 
территорию европейской России; и сла-
вяно-, и особенно, русскоязычную, мало 
или спорадически знакомую с научной 
литературой Западной Европы, изданной 
на английском или на основных европей-
ских языках. Литература, появляющаяся 
на национальных языках (словацком, 
сербском, литовском, румынском, вен-
герском) практически недоступна для 
основной части гуманитариев обеих 
частей Европы. Ситуация объясняется 
трудностью обсуждения тонких материй 
традиционной культуры, особенно куль-
туры духовной, на чужом языке, хотя бы 
потому, что отсутствует соотнесенность 
этнографических и культурных реалий, 
по-разному происходит понятийное 
членение внешнего мира, различаются 
и прагматическая, и аксиологическая 
системы европейских культур, а также 
метаязык научных описаний. 
В этом смысле книга Мирьям Мен-
цей представляется удачным синтезом 
восточно- и западноевропейской тра-
диций и научных школ. Внушительный 
библиографический список показывает 
знакомство автора с литературой всего 
европейского региона, включая теоре-
тические и практические работы запад-
ноевропейских ученых (K. Briggs, W. de 
Blécourt, O. Desies, E. Evans-Pritchard и 
др.), равно как и книги на славянских (I. 
Destovnik, J. Dolenc, J. Fras, M. Kropej, 
Đorđević, Љ. Раденковић, Л. Ристески, 
Н.И. Толстой, С.М. Толстая, Л.Н. Ви-
ноградова, С. Токарев и др.) и других 
европейских языках (L. Bugienė, S. Laime, 

RECENZIJE IN POROČILA O KNJIGAH / RECENSIONI DI LIBRI / BOOK REVIEWS 262 
D. Czégényi и др.). Правда, цитируется в 
книге почти исключительно западноев-
ропейская научная литература, с которой 
автор, видимо, лучше знакома. Поэтому 
словá в названии книги «...в европейской 
перспективе» можно было бы легко 
заменить на: «в западноевропейской 
перспективе». Однако это только уточ-
няет, но нисколько не умаляет значения 
работы автора.
Для специалистов по славянской ми-
фологии и демонологии книга полезна 
тем, что суммирует изученный западно-
европейский материал, в первую очередь, 
германского и романского мира, но также 
и неиндоевропейского (финский, венгер-
ский), который совпадает со славянским 
как в прагматическом, аксиологическом, 
мировоззренческом, мифологическом 
плане, так и во многих случаях и в линг-
вистическом: номинативные модели 
терминов сферы колдовства аналогичны 
славянским, например, в немецком: Weise 
Frauen ‘мудрые женщины’ (с. 249) – ср. 
чеш., словац. múdra žena, пол. mądra 
baba; фин. tietäyä ‘тот, кто знает’ – ср. 
рус. знатки, о.-слав. ведьма и выражения: 
она знает, она что-то знает во всех 
славянских языках), что вновь говорит об 
общей базе рассматриваемых воззрений.
Марина M. Валенцова, Москва
Ambrož Kv Artič, p a Se je to reS zgo -
diLo ? Sodobne povedke v SLoveniji [so, 
has this reaLLy haPPened? conteMPo-
rary LeGends in sLovenia]. zuPaničeva 
knjižnica 42. LjubLjana: znanstvena 
zaLožba fiLozofske fakuLtete 2017 
(zuPaničeva knjižnica 42), 272 strani.
With the book Pa se je to zares zgodilo? 
Sodobne povedke v Sloveniji (So Has This 
Really Happened? Contemporary Legends 
in Slovenia), written by Ambrož Kvartič, 
Slovenian folklore has finally obtained a 
theoretical and highly professional publica-
tion that presents and defines contemporary 
legends, arguably one of the most significant 
subject matters in modern folklore. Circu-
lating mainly in urban and, to a somewhat 
lesser degree, rural, environments, such 
legends are also spread through the media, 
which in the information and digital age of 
today only accelerates their dissemination. 
The author analyses them thoroughly and 
systematically and, in addition to the theoret-
ical segment, presents part of the repertoire 
of Slovenian contemporary legends. They 
are interpreted and analysed in the context 
of the international cultural space.
Since contemporary legends represent 
one of the most relevant areas of literary 
folklore, this book is of particular importance. 
Slovenian studies on this subject are very 
rare, and it is therefore urgent that we begin 
filling this gap, especially since American 
folklorists drew attention to it as far back 
as the 1960s.
The author initially addresses terminologi-
cal issues that have thus far remain unresolved, 
even at the international level. Among the 
many alternative terms currently in use, he 
has decided on the term sodobna povedka 
“contemporary legend”, and correspondingly 
justifies his decision on the basis of domestic