Ro m an Jakobson О С Т И Х О Т В О Р Н Ы Х Р Е Л И К Т А Х РАННЕГО С Р Е Д Н Е В Е К О В Ь Я В ЧЕШСКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ В полезной книге, недавно изданной под невполне точным заглавием — Nejstarsî êeskâ duchovnî lyrika (Прага 1949), исследователь старочешской письмен- ности Antonîn Škarka собрал и коментировал те обрядовые тексты и немногие памятники чешской духовной поэзии, которые были сложены до конца тринад- цатого века, и наконец, без достаточного основания, присовокупил две напевных молитвы первой половины четырнадцатого столетия. Х о т я неменее трех веков отделяет возникновение древнейшей песни, вошед- шей в чешский литературный обиход, — Hospodine, pomiluj ny! ( = HP) — от старших ее записей, известных нам с конца четырнадцатого столетия, нельзя нз согласиться с предположением названного автора (стр .21 ) , что ее первичный вид мало чем отличался от показаний этих записей. Но критическая реконструкция первоначальной редакции требует сравнительного анализа вариантов. Именно поэтому Dobrovsky проникновенно настаивал в письме 30-го августа 1828 г., чтобы Hanka »se chystal k vëtèimu a lepšimu vydânî staré pisnë Hospodine se všemi pro- mënamu. У ж е в конце четырнадцатого века бржевновский монах Jan z Holešova, которого Brückner справедливо прозвал зачинателем славянской филологии, по- пытался установить путем выбора надлежащих разночтений каноническую версию H P , где б ы были, по мнению ученого бенедиктинца, правильно и точно соблю- д е н ы именно dicciones et syllabae, которые внес в эту песнь сам ее сочинитель (Z. Nejedly, Dëjiny predhusitského zpëvu v Cechâch. Прага 1904, стр. 324). Разу- меется, текст, восстановленный бржевновским начетчиком, не удовлетворяет тре- бованиям нынешней научной техники, но тщательно подобранные им варианты отдельных стихов, пополняя коллекцию разночтений в песенных списках того же времени и гуситской эпохи, существенно облегчают филологическую работу но реставрации памятника. Между тем Шкарка ограничивается нижеприведенной транскрипцией списка восьмидесятых годов четырнадцатого столетия (стр. 67) , по собственному заверению, »не принимая во внимание« свидетельства прочих рукописей и цитируя нз них в примечаниях всего-на-нсего три отступления (стр. 93) : 1. Hospodine, pomiluj ny! 2. Jezukriste, pomiluj ny! 3. Ту, Spase všeho mira, 4. spasiž ny; i uslyšiž, 5. Hospodine, hlasy naše! 6. Daj nâm vščm, Hospodine, 7. žizn a mir v zemi! Припев: Krleš! Krleš! [Krleš!] У ж е первое слово этой версии является, как и Шкарка (стр. 23, 93) признает, поздним подновлением: не только летописцьг тринадцатого века, цитирующие первый стих H P , но и некоторые рукописи двух последующих столетий дают форму Hospodin, подставленную в свою очередь взамен старославянского Господи, как указал уже Jagič (Arch. f. slav. Philol. 1906, стр .618 сл.). Последнюю форму следует предполагать также д л я пятого и шестого стиха. Этими заменами ретушь первоначального песенного текста не ограничивается. В четвертом стихе каждая из двух императивных форм, согласно бржевнов- скому трактату, in zz grossius (=• ž) debet terminari (Nejedly, с т р . 3 2 1 ) : spasiž.. . uslyšiž. Но и вариант без ч а с т и ц ы ž засвидетельствован в старших записях: uslyS (Skarka, с т р . 9 3 ; D.Orel, »Hudebni prvky svatovâclavské«, Svatovâclavsky sbornîk II 3. Прага 1937, стр .29 , 30 ) ; в этом случае за глаголом может следовать место- имение: uslyS ny (Orel, стр. 31, 33) . Сопоставление этих вариантов позволяет предполагать, что стих первоначально кончался простой формой uslyši, а когда конечное -i императива подлежало утрате в чешском языке, оно либо сохранялось в этом стихе путем присоединения ч а с т и ц ы ž, либо наконец утраченный слог возмещался подстановкой тавтологического дополнения пу. Эта склонность не менять числа слогов позволяет предположить первоначальное наличие силлабизма в словесном и музыкальном метре песни. H предыдущем стихе наряду с канонической формулой všeho вариант vyšieho mira засвидетельствован старыми списками (Skarka, стр. 93) и бржевновским трактатом. Последний решительно осуждает это словосочетание, подставляемое per ignoranciam et errorem, и отмечает л о к а л ь н у ю попытку его переосмысления — božieho mira (Nejedly, стр .320 , 327) . Как я имел уже случай отметить (Nejstarši ceské pisné duchovnî. Прага 1929, стр. 24) , вариант vyšieho легко объясняется как равносложный субститут формы; кмшго, введенный в угоду оиллабизму стиха и напева, когда традиция произнесения слабых глухих стала отмирать уже не только в речи, но и в ритуальном пении. Такая подстановка особенно естественна при поддержке чешской графики, которая на рубеже одиннадцатого и двенадца- того века, как согласно свидетельствуют и Венские и Пражские г л о с с ы передавала оба слова одним и тем же написанием visego. Чешские исследователи (Orel, стр. 55 сл.; Škarka, стр. 24 сл.) четко обосновали догадку, что именно песню H P имеет в виду ссылка летописца К о з ь м ы на Kyrie- leyson cantilenam dulcem, которую все, как высокие, так и малые представители Boemicae gentis пели в 1055-м г. при избрании Спытигнева князем после смерти его отца Бржетнслава. Д л я первого засвидетельствованного появления славянской духовной песни в государственном церемониале чешского княжества нет более убедительных предпосылок, нежели только что завершенная деятельность двух руководящих поборников славянской литургии — к н я з я Бржетислава и игумна Прокопа. Если таким образом песня возникла не поздпее середины одиннадцатого века, то сохранение слабых глухих в ее первоначальном изводе вполне законо- мерно. Подставив соответственно слабые глухие в тексте H P , мы насчитываем по восьми слогов в первом, четвертом и седьмом стихе, и напрашивается гипотеза о восьмисложном размере всей песни. В конце пятого стиха рукописи дают разночтения: hlasy naše (Orel, стр. 29, 30) , hlas ndš vščch (Orel, стр. 31) , а бржевновский трактат цитирует с порица- нием вариант hlasy nâs vščch (Nejedly, стр. 321). Нетрудно восстановить общий первоисточник этих разночтений: [оуслыши,] Господи, глас-v наши^ (8 слогов). Роди- т е л ь н ы й падеж дополнения при verba audiendi — обычное явление в древних памятниках славянских литератур; т р у д ы Миклошича и других исследователей славянского синтаксиса приводят целый ряд примеров: свдтиих^ слошсъ дл слишнмъ; оуслышаин гласа ciro; оуслыши, кож», молиниа монго; гласа люмго слоушактъ ; послоушаита слошгъ моихъ ; итд. В ы х о д из употребления в этой синтаксической конструкции, и формы род. множ. гласъ повлек за собой либо переосмысление этой формы) как вин. сд., либо подстановку вин. множ. вместо род. множ., заодно силлабически возместившую утраченный ч>, а определение нашнх^ было либо перелицовано в nâs vščch с сохранением род. падежа, либо просто замепено винительной формой. В начале третьего стиха бржевновский трактат насчитывает три альтерниру- ю щ и х односложных словечка — ty, i, en (Nejedly, стр. 325), вставленных, надо думать , д л я заполнения силлабической схемы, расшатанной падением слабого глухого в cuiaci. В шестой стих, растерявший слоги со слабыми глухими, было повидимому втиснуто односложное nâm (ср. схожую словесную ассоциацию nâs vščch в варианте пятого стиха). Наконец, во втором стихе силлабическая схема, пострадавшая от перехода четырехсложной формы помилоуи в трехсложную ро- miluj, могла подставить четырехсложное Jezukriste взамеп трехсложного Исоум (или чешского эквивалента Ježušu). Семь восьмисложных стихов первоначального несенного текста отчетливо выступают без рискованных конъектур: 1. Господи, помилоуи им! 2. Ilcoyci, помилоуи им! 3. Cuiaci Rkciro мира, 18 Slav. rovi ja 269 4. съпдсн ни к оуслыиш, 5. Господи, гласъ нашнх'к ! 6. Для К Btcl'MV Господи, 7. жнзнк н .«upi. в-ь (ил ?) згили ! Припев: Кр-клииь! Кр-клинк! Крълннк! Эта реконструкция всецело совпадает с мнением Шкаркн, что первоначаль- ная версия песни отличалась главным образом в звуковом и грамматическом отношении, тогда как ее словарный состав оказывается почти неизменным (стр. 21). Из лексических единиц, вошедших в H P , одни, как 1, 2 pomiluj, 3 spase, 3 všeho mira, по всей вероятности — 7 žizn »жизнь, благосостояние« (ср. M . W e i n g a r t , Ceskoslovensky typ cirkevnej sIovančiny. Братислава 1949, с т р . 9 9 ) и 1, 5, 6 Hospodi (в древнейших записях первого стиха Hospodin, см. выше) , бесспорно в ы д а ю т свое церковнославянское происхождение и либо вовсе не встречаются в памят- никах чешского языка, как напр. mir в значении »свет« и в частности veš mir »вселенная«, либо попадают туда только в явственных церковнославянских ци- татах (Hospodi , pomilovati »помиловать«, spas »спаситель«) ; остальные же слова песни одинаково бытуют и в церковнославянской, и в чешской лексике, но во всем стихотворении нет ни одного слова специфически чешского и неизвестного церковнославянскому словарю. Правда, в упомянутой работе Вейнгарта 7 mir »в чешском значении pokoj« противопоставляется старославянскому термину, повей (стр. 99 сл.) , но это л и ш ь одна из многочисленных неточностей названной книги, написанной в 1933 г., ныне совершенно устарелой, да и д л я своего времени полной некритических суждений, противоречий и пробелов. Слово лшръ в значении tiQTjvrj издревле знакомо церковнославянской письменности, которая нередко отмежевывает его от слова повои ùvdnavoiç. Вовсе загадочно, чтб имеет в виду Шкарка под »обильными« лексикальными богемизмами в H P ( с т р . 2 1 ) . Во веем произведении нет ни одной грамматической формы, по разному трактуемой в церковнославянской и чешской речи X — X I веков. Что соответство- вало в первоначальном тексте написанию day в рукописях конца X I V века — более архаичное дазк или раннее новообразование дли, решить абсолютно невоз- можно. Первая редакция H P была старославянским памятником чешского извода, i как все нелатннскис п л о д ы духовного творчества в Чехии вплоть до упразднения славянской литургии. Степень чехизации правописания таких памятников с течением времени слегка повышалась , как показывает сопоставление Пражских отрывков с Киевскими листками, и вопрос остается открытым, писать ли в ре- конструкции вкс- или ВК1П- и яшлн или з ш и . Рукописи середины нашего тысяче- летия, конечно, не в состоянии дать руководящих указаний. Но для восстанов- ления стихотворной формы эти орфографические детали л и ш е н ы всякого значении. Реконструкция первоначального текста не только не является »насилием над материалом«, как хотят уверить Вейнгарт (стр. 100) и Шкарка (стр. 20), но к ней нас обязательно приводит филологическая критика текста наличных песенных вариантов. Нет никаких оснований противопоставлять »церковнославянский язык чеш- ского извода« »смешанному я з ы к у « первоначальной редакции H P и усматривать о последней »prvé literarne dielo ceského spisovného jazyka« (Weingart, стр .98 , lOG). Если признать церковнославянский я з ы к чешского извода первый этапом в истории чешского литературного языка, то стихотворение H P должно рассматри- ваться как литературное произведение, написанное этим языком, но при этом произведение отнюдь не первое, поскольку церковнославянская литература X—XI веков насчитывает целый ряд памятников различного содержания, в том числе и другие стихотворные тексты, как например молитву при пострижении, сло- ж е н н у ю строфой 2 (10 + 9) и д о ш е д ш у ю до нас в первом житии св. Вячеслава: Господи Б»Ж1 Исоум XpkcTf, ЕЛЛГОСЛОВИ «троил сего, •ккОЖ! БЛЛГОСЛОВНЛЪ (СИ КЬСЛ ПрЛВЬДЫЖКЫ TBOIA ! Л и ш ь в одном отношении H P — воистину первое произведение: оно было единственным из церковнославянских памятников, подхваченным и сохраненным чешской литературной и музыкальной традицией. Молитва H P возникла в Чехии в X в. или в первой половине XI в., если только она не была перенята из великоморавского наследия. В том, что нам от нее сохранилось, нет ни малейшего намека на более т о ч н у ю датировку, но согла- симся с Л. Шкаркой, что велик соблазн связать происхождение песни со временем и именем св. Войтеха, которому ее приписывает традиция, засвидетельствованная с 1200 года. В пользу этой традиции говорит не только вскрытая трудами Birken- niajer'a связь Войтеха с современными поэтическими школами, в особенности греческими, но и собственная литературная деятельность чешского подвижника, в частности jubilus, цитируемый в его житии и сложенный, подобно H P без- рифменными восьмисложными стихами: tibi, Virgo, maris Stella, quae me, ut pia Domina, humillimum servuni Tuum, respicere dignata es . . . Так называемый поздне-романскнй период чешской духовной жизни, отделя- ю щ и й крушение церковнославянской к у л ь т у р ы па пороге двенадцатого века от начала местной готики па склоне тринадцатого века, оставил но себе всего два 18» 271 кратких стихотворных текста, которые оба сложены одинаковым пятисложным размером. И здесь снова недостаток вдумчивой внимательности к художественной форме порой отрицательно сказывается на чтениях и выводах Шкарки. Первая строфа молитвы »Svaty Vaclave« (=• SV) — (2-5 а + 5) + (2-5 b + 5) — 1. Svaty Vaclave, 4. pros za ny Boha, 2. vévodo Ceské 5. svatého Ducha! 3. zemë, kneže naš, 6. Kyrieleison! резко отличается строгим изосиллабизмом стиха и напева (ср. Orel, стр. 18 сл.), а также распределением словесных и мелодических рифм от дальнейших строф: II) 2-8а + 2-4Ь + 2-5, III) (7а + 6а) + 2-4Ь + 2-5. Как я уже отмечал (Slovo а slovesnost IV, 1938, стр. 43 ) , неменее разительно выделяет первую строфу ее сти- листика: простота синтаксического строя, отсутствие эпитетов и монополия вока- тивно-императивных фраз. Только к первой строфе полностью прилажена перво- начальная мелодия. Произвольно отождествляя конец второго стиха с синтакси- ческой паузой (vévodo ceské zemë), Шкарка разрушает бесспорную'силлабическую основу первой строфы (стр. 30 , 68 ) . На деле же первая строфа наделяет фразные паузы метрической функцией единственно в конце трехстиший. Нз правильной предпосылки, что заключительное Kyrieleison требовало троекратного повторения, исследователь делает ошибочное заключение, что молитва искони состояла из трех строф, тогда как се просто полагалось »петь трижды!«, как свидетельствует примечание к древнейшему списку, так что и заключительная формула, есте- ственно, исполнялась три раза. Лишь позднее, в начале готической эпохи, трое- кратное повторение одной строфы уступило место двум присочиненным строфам нового склада. Но традиция »ter cantari« продолжала оставаться в силе, пока троекратное исполнение всех трех строф не послужило в пятнадцатом веке сти- мулом к расширению текста песни до девяти строф. По поводу молитвы »Zdräva Maria«, близкой но времени возникновения к первой архаической строфе SV, Шкарка утверждает, что лишь »в некоторых поздних формах« она расчленяется, да и то spiš nâhodnë nežli ûmyslnë на семь пятисложных стихов (стр. 13) . Но это рискованное предположение не принимает во внимание ни ее напева, сохраненного гуситской традицией, ни старопольского текста этой молитвы, восходящего к чешскому прототипу и опубликованного но списку 1475 г. (J. Birkenmajer, Pozdrowienie anielskie w narodzie polskim. Варшава 1935, стр. 9). Между тем, четвертый стих польской версии — boguslawienas — и шестой — boguslawieny — совпадают с древнейшей редакцией чешского еван- гельского текста ( . . . blahoslavenâs... a blahoslaveny), которую Шкарка отклоняет в своем опыте реконструкции (стр.62, 90 ) . Именно из семи пятисложных стихов слагался первоначальный текст молитвы: 1. Zdrâva, Maria, 5. mezi ženami 2. milosti plnâ, 6. i blahoslaven 3. Hospodin s tobii! 7. plod brucha tvého! 4. Blahoslavena В дальнейшем церковнославянские реликты — blahoslavena... i blahoslaven — были заменены обиходным словарным вариантом — požehnana ty . . . i požehnany. Harvard University. P o v z e t e k Avtor oporeka trditvi A. Škarka v knjigi Najstarši češka duchovm lyrika (Praga 1949), da bi se besedilo staročeške pesmi »Hospodine, pomiluj ny« (okr. NR) v prvotni obliki v maločem ločilo od kasnejših zapisov te pesmi, kakor tudi M. Wein- gartu, da bi bila pesem prvi dokument češkega literarnega jezika. Kritična rekon- strukcija prvotnega teksta terja primerjalno analizo vseh variant. Že Jan z Holešova je ob koncu XIV. stoletja napravil prvi razbor inačic, nekako kânonsko verzijo NR, v kateri naj bi bile ohranjene dictiones et syllabae. Primerjava stihov, dopolnjevanje variant v pesemskih delih tistega časa in husitske dobe bistveno olajšujejo restav- racijo prvotnega spomenika. Kritična analiza od verza do verza kaže, kako so se zaradi glasovnih sprememb, zlasti izgube polglasnikov, izgubljali zlogi in so jih nadomeščali z mašili ; če vsa ta mašila ugotovimo in postavimo nazaj onemele stcslov. polglasnike in nekatere samoglasnike, dobimo prvotno stcslov. osmerozložne verze. Od prvotnega teksta se je pesem odmaknila le po glasovnih spremembah, ne pa po leksikalnih, kakor trdita Škarka in Weingart. V vsej pesmi ni ne ene specifično češke besede, ki bi je ne imeli že v stari cerkveni slovanščini. Zato je pesem prav gotovo starocerkvenoslov. izvora v češki redakciji, podobno kakor tudi drugi plodovi cerkvene delavnosti na Češkem do ustavitve slovanskega bogoslužja. Stopnja čehi- zacije se je s časom kaj lahko večala, kakor nam kaže primerjava Praških odlomkov s Kijevskimi listki. Rekonstrukcija prvotnega teksta ne le ni kako »nasilje nad gradivom« (Škarka, Weingart), marveč nas filološka kritika besedila in obstoječih variant k temu narav- nost sili. Ako priznamo češki cerkvenoslovanski jezik za prvo stopnjo češkega literar- nega jezika, tedaj pesem ni prvi sad tega jezika, ker imamo v cerkvenoslovanski literaturi X,—XI. stoletja celo vrsto spomenikov, med drugim n. pr. molitev ob vstopu v samostan, ohranjeno v žitju sv. Vaclava. NR je prva češka literarna tvorba samo po tem, da je to edini cerkvenoslov. spomenik, ki ga je prevzela in ohranila češka literarna in muzikalna tradicija. Iz konca XII. in začetka XIII. stoletja imamo le dva kratka pesemska teksta, ki se po ritmu (peterozložnost) in po slogu ločita od prejšnjih, to sta »Svaty Vaclave« in »Zdrâva, Maria«.