Пагогіпа ів ипіѵеггііеіпа кщігпіса ѵ ІіиМіапі ІЙ СВЕРЧКОВЪ. 202320 : РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ ИЗДАНІЕ РУССКОИ ТИ ОГРАФ И С. ФИЛОНОВА НОВЫИ САДЪ АЛЕКСАНДРИТЪ ДИМИТРІЙ СВЕРЧКОВЪ. „Въ старину живали дѣды „Веселѣй своихъ внучатъ." Верстовскій. („Аскольдова могила") АЛЕКСАНДРИТЪ РОМАНЪ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ ИЗДАНІЕ РУССКОИ ТИПОГРАФІИ С. ФИЛОНОВА НОВЫЙ САДЪ 02320 Всѣ права сохраняются за авторомъ. Тоиз СІГОІІ8 гёзегѵёз раг Гаиіеиг. АПе КесЬіе ѵогЬеЬаІІеп. СоругідЬі Ьу Ніе аиШог. Русск*я Тіпографія С. ФИЛОНОВА. НОВЫЙ САДЪ (Королевство С.Х.С.) Со^і*о, ег^о зипі. ([е репзе, йопс ]е зиіз). Оезсагіез. Неправда, у тебя соперниц-ь нѣтъ. Ты для меня не женщина земная. А солнца зимняго утѣшный свѣгь. А. Ахматова. Эта кнага посвящается Анастасіа Николаевнѣ Нордъ, въ первомъ замужествѣ — Сверчковой. АВТОРЪ. „Александритъ (АІехашЗгіІ:, СНгізоЬё-гіі СугпорЬопе) — кристаллъ сибирскаго зеленаго хризоберила, дающій въ прохо-дящелѵъ свѣтѣ ярко-красный цвѣтъ. Онъ открытъ въ Уральскихъ горахъ въ 1834 году минералогомъ Норденшильдомъ и названъ такъ въ честь Императора Але-ксандра II, въ бытность Его Наслѣдни-комъ Престола." „Хорошіе александрнты составля-ютъ всличайшую рѣдкость." М. Пыляевъ. („Драгоцѣнные камни".) Въ концѣ апрѣля 1913 года, статсъ дама гра-финя Ропшина, жившая въ Москвѣ, въ своемъ до-мѣ на Поварской, получила изъ Петербурга оффи-ціальное приглашеніе „прибыть на торжества по закладкѣ памятника трехсотлѣтія Царствованія Дома Романовыхъ въ Высочайшемъ присутствіи". Графиня могла бы не ѣхать на эти торжества, но необходимо было показаться большому свѣту, чтобы напомнить о себѣ и поговорить съ нужными людьми, и, не столько ради себя самой, сколько ради сына Васеньки, служившаго въ Петербургѣ, въ гвардіи, — и графиня рѣшила ѣхать, тѣмъ бо-лѣе, что она предполагала нровести это лѣто въ своемъ тверскомъ имѣніи — Ячменовѣ — и въ этомъ году не ѣхать заграницу. Приглашенные должны были прибыть въ Ко-строму 18 мая (Государь ожидался на другой день) и поэтому графиня, послѣ домашняго напутствен-наго молебна, разсчитавь съ запасомъ время, сѣла въ поѣздъ на Нижегородскомъ вокзалѣ за три дня. Въ Нижнемъ Новгородѣ гудѣла Макарьевская ярмарка. 9 Прямо съ поѣзда графиня поѣхала въ Глав-ные Торговые Ряды............. На Пасху изъ Петербурга пріѣзжалъ въ Мо-скву ея сынъ, молодой графъ. Онъ говорилъ, что на одномъ балу познакомился съ персидскимъ прин-цемъ Каджаръ, у котораго онъ видѣлъ перстень съ рѣдкимъ и никогда имъ не виданнымъ драго-цѣннымъ камнемъ. Этотъ камень играетъ разными цвѣтами: ярко-зеленымъ — днемъ и багрово-крас-нымъ — ночью, и называется — александритъ, — Камень мнѣ понравился своей двойной игрой, — продолжалъ молодой графъ, сидя въ глу-бокомъ дѣдовскомъ креслѣ въ будуарѣ матери и лубуясь своимъ изображеніемъ въ стѣнномъ оваль-номъ зеркалѣ, отражавшемъ всю его статную фи-гуру. — Я узналъ, что александриты добываются на Уралѣ, шлифуются, какъ брилліанты, съ кроной и бываютъ величиной до пяти каратъ... На Востокѣ существуетъ легенда, что парные александриты соединяютъ влюбленныхъ и приносятъ имъ счастье, но при этомъ создаютъ всякіе кровавые эпизоды, какъ страшныя сказки изъ „Тысячи и одной ночи"... Все это, конечно, вздоръ, — безпечно произнесъ графъ, затянувшись ароматнымъ дымомъ папи-росы, — тѣмъ болѣе, что любовь не для меня... — Не говори, ты, глупостей, Васенька! Надо-ѣло! — досадливо и сердито перебила его графиня. — Какая глупость? — Но если ты задумаешь жениться, то какъ-же... безъ любви? — Я? Жениться?.. — засмѣялся графъ, — Боже упаси!.. Графиня укоризненно покачала головой. — А сколько есть хорошихъ невѣстъ въ Мо-сквѣ, — родовитыхъ, богатыхъ, красивыхъ... — Куклы! — коротко опредѣлилъ графъ мо-сковскихъ невѣстъ. 10 ^— Не ше іаяиіпе разі — обидѣлась графиня, перейдя на французскій языкъ, что она дѣлала всегда, когда сердилась. — Лучшіе александриты продаются на Ни-жегородской ярмаркѣ и идутъ, главнымъ образомъ, въ Индію, въ Персію и въ Афганистанъ, — какъ ни въ чемъ не бывало, между тѣмъ, заключилъ графъ свой разсказъ. Медленно идя по Главнымъ Торгоэымъ Ря-дамъ и, всматриваясь черезъ лорнетъ въ витрины съ драгоцѣнностями, графиня, теперь уже съ нѣж-нымъ чувствомъ къ сыну, вспоминала бывшій раз-говоръ. Графиня зашла въ лавку. За прилавкомъ стоялъ старикъ-персъ въ чал-мѣ, съ длинной сѣдой бородой и подстриженными, какъ щетина, усами. Онъ опытнымъ взглядомъ торговца окинулъ покупательницу и, по восточному обычаю, прило-живъ правую руку къ сердцу и ко лбу, низко по-клонился ей. — Мнѣ требуется александритъ съ хорошей игрой и чистой воды! — сказала графиня, кивкомъ головы отвѣтивъ на его почтительный поклонъ. — Такихъ камней, какіе имѣю я, исфаганскій купецъ Ибрагимъ-Ага-Эддинъ, не имѣетъ и Макин-скій сардаръ! — отвѣтилъ персъ съ театральнымъ достоинствомъ, довольно чисто по-русски, но съ гортаннымъ акцентомъ, доставая изъ окованнаго сундука желѣзную шкатулку. Изъ шкатулки онъ вынулъ небольшую коробку. Въ ней лежали два совершенно одинаковыхъ камня, игравшихъ пере-ливами зеленаго цвѣта. Графиня съ любопытствомъ разглядывала ихъ. Персъ, внимательно наблюдая за произведен-нымъ впечатлѣніемъ, говорилъ: — эти камни най-дены въ истокахъ уральской рѣки Большого Рефта 11 въ изумрудиыхъ розсыпяхъ... Тамъ въ Ильменскихъ горахъ есть и алмазъ, и топазъ, фанаинъ и сапфиръ. У Альбаши — горный хрусталь, аметистъ... Дальше яхонтъ, тотъ-же рубинъ, гранатъ... Великъ русскій ЦарьІ Слава о немъ идетъ по Востоку!.. — Это — александриты? — коротко спросила графиня. — Развѣ милостивая ханумъ не видитъ... Эти камии достойны носить имя Бѣлаго Царя, побѣ-дившаго Хиву, Бухару и самаго непобѣдимаго Ту-рецкаго Падишаха! — и, посмотрѣвъ александриты на свѣтъ, персъ зажмурилъ глаза. — Такіе камни еще ни разу не сіяли передъ самимъ Афганскимъ эмиромъ! — Вотъ и отлично, — я возьму одинъ, а дру-гой пусть сіяетъ Афганскому эмиру, — снисходи-тельно улыбнулась графиня. На лицѣ перса выразилось неподдѣльное изумленіе. — Ханумъ шутить... Развѣ это возможно? Они вѣчность были вмѣстѣ и одновременно уви-дѣли солнечный свѣтъ... Какъ-бы люди ихъ не раздѣляли они сойдутся опять, — такъ говорятъ мудрые люди Мешеда, Исфагани и РештаІ — Мало-ли чего не говорятъ ваши мудрые люди! — засмѣялась графиня. — Имъ эта мудрость дана отъ Аллаха! — осмѣлился сказать персъ. Но графиня была упряма... — Я куплю одинъ камень, —- сказала она, — и мнѣ только нужно знать цѣну! Персъ задумался. Онъ нерѣшительно назначилъ ту-же цѣну, что стоили оба. Графиня, не торгуясь, отсчиталл деньгя... 12 ЧАСТЬ ПЕР ВАЯ I „Горе вамъ, вожди слѣпые..." Ев. отъ Матѳея, 23, 16. „Вѣрный въ маломъ и во многомъ вѣренъ; а невѣрныіі въ маломъ, невѣ-ренъ и во многомъ." Ев. отъ Луки, 16, 10. Шла русско-японская война... Она приняла тотъ затяжной характеръ, когда одна изъ армій, избѣгая рѣшительныхъ столкно-веній, медленно отходитъ передъ болѣе энергич-нымъ и хорошо подготовленнымъ къ войнѣ про-тивникомъ. Въ августѣ 1904 года, русской арміей, уже готовой торжествовать побѣду, было проиграно большое Ляоянское сраженіе и она отошла къ Мукдену. Въ началѣ 1905 года Генералъ-Адъютантъ-Гриппенбергъ сдѣлалъ попытку захватить иниціа-тиву дѣйствій въ свои руки и нанесъ японцамъ стремительный ударъ въ направленіи дотолѣ ни-кому неизвѣстнаго, а потомъ такого печальнаго по воспоминаніямъ, манчжурскаго селенія Сандепу и обошелъ ихъ, но, не поддержанный главнымъ 13 командованіемъ, не смогъ развить дальнѣйшаго успѣха и остановился. Потери были большія... Результаты оказались ничтожны... Окончательно убѣдившись до чего главноко-мандующій Куропаткинъ со своимъ штабомъ ма-лодушенъ и слабъ, Гриппенбергъ съ настойчивымъ упрямствомъ, съ какимъ онъ еще въ чинѣ пол-ковника въ 1878 году атаковалъ съ Московскимъ гвардейскимъ полкомъ турокъ у Арабъ-Конака, подъ Плевной, рѣшилъ открыть Государю глаза. Онъ хорошо зналъ на что онъ шелъ, но иного выбора не было: онъ просилъ у Государя личнаго доклада. И, дѣйствителыю, когда черезъ 12 дней онъ былъ въ Петербургѣ, дворцовыя интриги сдѣлали свое дѣло и Гриппенбергъ, не принятый Государемъ, оказался въ опалѣ. Между тѣмъ, грозныя событія шли своимъ чередомъ... Въ февралѣ русская армія была разгромлена подъ Мукденомъ. Государь вспомнилъ про Гриппенберга. Куропаткинъ былъ смѣщенъ, но поздно... Война была проиграна и одна изъ безслав-нѣйшихъ страницъ русской исторіи оказалась впи-санной въ книгу судебъ...*) *) Генералъ Гриппенбергъ — уроженецъ Финляндіи. Началъ службу въ финскихъ войскахъ. При покореніи Хи-вы командовалъ 5 Туркестанскимъ Линейнымь батальо-номъ и въ Русско-Турецкую войну — Л. Гв. Московскимъ полкомъ. Состоялъ въ Свитѣ Государя и былъ Генералъ-Адъютантомъ. Послѣ Русско-Японской войны былъ назна-ченъ Инспекторомъ Пѣхоты. д„т 14 XVIII „Сандепу — селеніе Мукденской провинціи. Въ немъ жмыховый заводъ..." Изъ описанія Манчжуріи. Бой замиралъ... Съ русской стороны раздавались еще рѣдкіе и далекіе орудійные выстрѣлы, унылые, какъ по-гребальный звонъ, и гдѣ-то вправо у рѣки въ морозномъ воздухѣ визгливо жужжали одинокія пули... На измученную землю медленно опускалась ночь и стала смотрѣть на нее миріадами звѣздъ, жмурясь, въ мерцаніи, при видѣ страшнаго зрѣ-лища, удивляясь людскому безумію. Въ деревнѣ Лидіатунь, въ которой былъ рас-положенъ штабъ командующаго II арміей генерала Гриппенберга, безпрерывно трещали телефоны. Начальникъ штаба генералъ Рузскій, сидя за картой и вскидыиая по временамъ изъ подъ золо-тыхъ очковъ свои хитрые и безцвѣтные глаза на адъютантовъ, диктовалъ новыя диспозиціи. Въ сторонѣ сидѣлъ на „канѣ" молодой офи-церъ-ординарецъ графъ Ропшинъ и наблюдалъ за нимъ. — Настоящій Рейнеке-Лисъ! — думалъ онъ про Рузскаго, вспомнивъ одну изъ своихъ дѣтскихъ книгъ. Онъ не любилъ Рузскаго, сь его вѣчно бѣ-гающимъ взглядомъ исподлобья, съ фальшивой улыбкой его тонкихъ губъ. Графъ Ропшинъ только недавно пріѣхалъ изъ Петербурга, изъ гвардіи. Его юношеское, безусое и утомленное лицо было блѣдно, голубые глаза смотрѣли грустно, между бровями глубоко залегла скорбная тѣнь. 15 Вь головѣ неотвязчиво держалась мысль о понесенной арміей неудачѣ и это ему казалось до такой степени невѣроятнымъ, что представлялось какимъ-то кошмарнымъ и тяжелымъ сномъ. Но далекіе орудійные выстрѣлы у Сандепу возвращали его къ печальной дѣйствительности и снова острой болью ложились на душу. Ропшинъ поднялся съ кана и осторожно вы-шелъ изъ душной фанзы, пропитанной противиымъ китайскимъ запахомъ бобоваго масла, на улицу. у воротъ конвойные казаки варили себѣ ужинъ. Огонь костра освѣщалъ мигающимъ краснымъ свѣтомъ ихъ бородатыя и скуластыя лица. Ропшинъ прислушался къ ихъ оживленному и веселому разговору. — ...И былъ, значитца, у насъ въ станицѣ такой конь, черезъ кажинный плетень сигалъ по-чемъ здря... — Ну? _ ... Разъ, этта, онъ съ молодои казачкои какъ сиганулъ', — онъ черезъ плетень, а она въ бурьянъ... — Ну? — Прямо въ крапиву!.. Такой скаженныи!.. Казаки дружно засмѣялись. И Ропшинъ невольно улыбнулся... Но тутъ-же черныя мысли снова овладѣли имъ. , , Онъ вспомнилъ, какъ наканунѣ онъ ѣздилъ съ приказаніемъ въ X корпусъ, проскакавъ на своемъ англо-донцѣ „Изумрудѣ" 25 верстъ въ одинъ часъ, какъ онъ нашелъ корпуснаго коман-дира генерала Церпицкаго въ цѣпяхъ Орловскаго полка и какъ кругомъ свистѣли пули, и одна изъ нихъ впилась „Изумруду" въ крупъ и густая алая кровь потекла по его золотистой шерсти на по-крытую инеемъ мерзлую землю... — Ваше сіятельство! — услышалъ онъ въ это время голосъ того казака, который разсказы- 16 валъ про удивительнаго коня, — милости просимъ казачьей крошоночки откушать... Крошонка отмѣн-ная! — и Ропшинъ увидѣлъ, какъ казакъ, сощу-ривъ глаза, пристально всматривался въ его сто-рону, въ темноту. Ропшинъ подошелъ къ костру. Казакъ развернулъ красный фуляровый пла-токъ, досталъ изъ него завернутый хлѣбъ и акку-ратно отрѣзалъ краюху. Другой казакъ вынулъ изъ-за годенища сапога потемнѣвшую отъ времени и пищи липовую ложку. — Милости просимъ, — повторилъ онъ, и,( старательно обтеревъ ее о выцвѣтшій лампасъ подалъ Ропшину. И только теперь Ропшинъ вспомнилъ, что онъ цѣлый день ничего не ѣлъ и почувствовалъ острый приступъ голода. Ему показалось, что онъ никогда не ѣлъ ни-чего вкуснѣе этой мелко-нарѣзанной вареной со-лонины съ картофелемъ, обильно приправленной лукомъ. Казаки продолжали разговаривать между собой. Они говорили о Донѣ, о своихъ станицахъ, о роднѣ... Обо всемъ, — только не о войнѣ. И Роп-шинъ никакъ не могъ понять, какъ они могутъ такъ спокойно говорить объ этомъ, послѣ того, что случилось... Вернувшись въ свою фанзу, онъ легъ на ци-новку кана, но заснуть не могь. Онъ долго лежалъ въ темнотѣ съ открытыми глазами. Мысли бѣжали... Вспомнились казаки и ихъ разговоры... И ему самому представилась далекая, вся въ снѣгу, вышневолоцкая усадьба, въ которой жила его мать, паркъ передь домомъ, зеленая лужайка, на которой онъ игралъ въ дѣтствѣ, березовая роща въ розовыхъ лучахъ заходящаго солнца... 2 17 И въ его душѣ неожицанно открылся прежній міръ и онъ уснулъ спокойно съ ясной и дѣтской улыбкой на измученномъ лицѣ... III Въ одинь изъ дней середнны иоля бригада сибирскихъ стрѣлковь съ артиллеріей и саперами двянулась съ Сыппнгайскихъ н_.зицій въ сторону японскаго расположенія для произвчдства усилен-ной рекогносциронки. Изъ Петербурга все время иосылались въ армію настойчивыя директивы проявлять возможную активность, чтобы сдѣлать японцевъ болѣе сговор-чивыми при заключеніи мира, переговоры о кото-ромъ намѣчались, по иниціативЬ американекаго президента, вь Портсмутѣ. Солнце уже взошло и его огромныи огненныи дискъ повисъ надь вершинами сопокъ, когда го-ловная застава авангарда достигла Каюаня и ея начальникъ графъ Рошпинъ увидѣлъ съ пригорка, изъ за высокихъ стеблей разноцвѣтнаго мака, картинѵ, норазившую его неожиданностью. ГІрямо передъ нимъ, въ разстояніи полувер-сты, въ жемчужной пѣнѣ горной рѣчки, около взвода японскихъ гусаръ безпечно купали лошадеи. Невдалекѣ, за рѣчкой, виднѣлась небольшая китайская деревушка. Какъ охотникъ смотритъ на дикаго звѣря, такъ Ропшинъ смотрѣлъ теперь на мирно купаю-щихся непріятельскихъ кавалеристовъ. — Только-бы не ушли! — думалъ онъ и, отстегнувъ дрожащими отъ волненія руками по-ходную сумку, досталъ изъ ея глубины полевую книжку и написалъ донесеніе. Но японцы и не думали уходить... 18 До слуха Ропшина звонко доносились ихъ веселые гортанные выкрики и даже казалось, что слышится плескъ воды, когда нѣкоторые изъ нихъ, нагіе, желто-бронзовые, съ разбѣга кидались въ рѣчку. Въ то время, когда Ропшинъ внимательно изучалъ мѣстность и съ злорадствомъ обдумывалъ, какъ-бы лучше обойти ихъ съ тыла, „чтобы никто изъ нихъ не ушелъ", его слухъ неожиданно пора-зила ружейная трескотня изъ сосѣдней саперной заставы. И уже не думая о томъ, что саперы разру-шили весь его, какъ ему казалось, хорошо заду-маннын планъ и не отдавая себѣ яснаго отчета хорошо-ли или плохо онъ дѣлаетъ, — онъ съ пригорка, по маковому ковру, быстро побѣжалъ впередъ. Стрѣлки бросились за нимъ... Японскіе гусары заметались... Одни начали поспѣшно вскакивать на лошадей и понеслись къ деревнѣ, другіе, не успѣвши сѣсть, бѣжали, держа лошадей въ поводу, нѣкоторые бѣ-жали безъ лошадей... Нѣсколько человѣкъ остались неподвижно лежать у рѣчки... Когда Ропшинская застава и саперы заняли деревню, японская горная батарея, скрытая за цѣпью впереди-лежащихъ холмовъ, открыла по ней бѣглый огонь шимозами и шрапнелью. Однимъ изъ первыхъ выстрѣловъ Ропшинъ былъ раненъ. Въ безсознательномъ состояніи отъ мучитель-ной боли въ головѣ и въ лѣвомъ плечѣ онъ былъ доставленъ на станцію Сыпингай, гдѣ уже ждалъ раненыхъ санитарный поѣздъ. Поѣздъ былъ Имени Императрицы и въ немъ главнымъ хирургомъ былъ профессоръ Мантейфель. — Интересный случай, — сказалъ онъ асси-стенту, осмотрѣвъ Ропшина, — двойной переломъ 2» 19 плечевой кости! Положите его въ вагонъ тяжело-раненыхъ! На станціи суетился и кричалъ, отправляя поѣзда на сѣверъ, „санитарный диктаторъ" гене-ралъ Езерскій... IV Въ августѣ 1905 года, расписавшись въ своемъ безсиліи, Россія въ Портсмутѣ заключила миръ. Этотъ миръ былъ нуженъ всему міру... Прежде всего онъ былъ нуженъ Россіи, внутри которой начался сильный политическій пожаръ, угрожавшій ей тяжелыми послѣдстеіями... Японіи миръ былъ необходимъ, потому что война истощила всѣ ея наличныя силы и она за-мѣтно слабѣла въ борьбѣ. Всѣмъ-же культурнымъ странамъ, въ кото-рыхъ золото — все, прекращеніе войны значило возстановленіе нормальныхъ условій міровой тор-говли, общее теченіе которой было нарушено безъ замѣтныхъ и опредѣленныхъ выгодъ для нихъ въ продолженіе полутора лѣтъ. Это нарушеніе торговыхъ условій и было при-чиной того, что бостонскій эсквайръ и милліонеръ Генри Смитъ не поѣхалъ, какъ это онъ дѣлалъ еже-годно, въ Маниллу, гдѣ еще во время войны Амери-ки съ Испаніей изъ за Кубы онъ удачно пріобрѣлъ огромныя площади плодороднѣйшей земли табач-ныхъ плантацій, мечтая о достиженіи того-же ба-снословнаго состоянія, какимъ владѣли въ Сѣверной Америкѣ Морганъ, Фордъ и Вандербильдтъ. Свое вынужденное бездѣлье сэръ Смитъ воз-мѣстилъ постройкой роскошной виллы, въ нѣсколь-кихъ километрахъ отъ Бостона, на самомъ берегу Атлантическаго океана. 20 Она была построена съ поразительной быстро-той въ одинъ мѣсяцъ и ея вычурный и безвкусный фасадъ былъ виденъ далеко съ пароходовъ. Расположена она была въ глубинѣ сада, под-стриженнаго и изуродованнаго по всѣмъ правиламъ англійской садовой культуры. Цвѣты въ саду, на зеленомъ бархатѣ симметрично разбитыхъ клумбъ, казались большими и оляповатыми пятнами. До-рожки, усыпанныя желтымъ пескомъ, были гладко прикатаны. Посреди сада билъ фонтанъ, изобра-жавшій большую сѣрую лягушку. Сэръ Смитъ помѣстилъ въ виллѣ свою дочь, десятилѣтнюю Кэтъ, которую онъ окружилъ рос-кошыо и цѣлымъ штатомъ боннъ и гувернантокъ. Воспитательницей Кэтъ была дипломирован-ная англичанка, сухая и строгая миссъ. Жена сэра Смита умерла отъ тропической лихорадки на Филиппинахъ въ то время, когда Кэтъ пошелъ четвертый годъ и съ тѣхъ поръ дѣ-вочка жила то въ Нью-Іоркѣ, то въ Бостонѣ, очень смутно помня мать и почти не видя отца, посто-янно занятаго своими дѣлами. Живая, непослушная и своенравная Кэтъ къ десяти годамъ стала причинять своей воспитатель-ницѣ много огорченій. Она совсѣмъ не желала считаться съ тѣмъ книжнымъ режимомъ, въ рамки котораго такъ настойчиво вводила ее ученая ан-гличанка. Уговоры и наказанія не дѣйствовали... Случай, когда Кэтъ, вскорѣ послѣ переѣзда въ виллу, со смѣхомъ высыпала себѣ на ладонь всѣ крупинки гомеопатической аптеки своей вос-питательницы и со вкусомъ, хрустя зубами, всѣ ихъ проглотила къ неподдѣльному ужасу убѣжден-ной гомеопатки, — заставилъ миссъ обратиться къ сэру Смиту. На жалобы о поведеніи Кэтъ, сэръ Смитъ сухо отвѣтилъ, что онъ самъ намѣренъ присмо-трѣться къ своей дочери. 21 Закончивъ свои дѣла въ Нью-Іоркѣ, онъ пе-реѣхалъ въ виллу и поселился въ верхнемъ этажѣ, стараясь постепенно сблизиться съ Кэтъ и наблю-дая за ней. Скоро онъ замѣтилъ, что и Кэтъ за нимъ наблюдаетъ и, если идетъ на сближеніе, то очень осторожно и нерѣшительно. Эта черта характера Кэтъ его удивила, но, чего онъ не ожидалъ, еще больше огорчила его. — Вотъ тебѣ и ученая миссъ! Даже не сумѣла внушить Кэтъ любви ко мнѣ!.. —- подумалъ онъ, когда дѣвочка, на его вопросъ — любитъ-ли она его? — почтительно отвѣтила, подумавъ, что она его должна любить, потому что онъ ея отецъ, ко-торый, къ тому-же, привезъ ей въ подарокъ изъ Ныо-Іорка большую красивую и говорящую куклу. Въ этотъ моментъ сэръ Смитъ совсѣмъ не подумалъ о томъ, что онъ самъ въ этомъ виноватъ, но вечеромъ онъ долго мѣрилъ по діагонали свой кабинетъ, нервно теребилъ свои рыжіе бакенбарды и въ его душѣ въ первый разъ шевельнулось со-знаніе, что интересы своей маленькой Кэтъ онъ до сихъ поръ всегда ставилъ ниже интересовъ своихъ табачныхъ плантацій. V Прошло недѣли двѣ... Сэръ Смитъ, какъ-то, вышелъ послѣ ранняго завтрака погулять въ саду. Было хорошее утро... Солнечные лучи тонули въ синевѣ какъ-бы уснувшаго моря и еще не жгли землю, какъ рас-каленнымъ желѣзомъ. Сэръ Смитъ постоялъ на главной аллеѣ, по-смотрѣлъ, какъ за далекимъ горизонтомъ скрылся большой океанскій пароходъ, оставляя за собой 22 полосу чернаго дыма, и, обойдя клумбу съ орхиде-ями, медленно направился въ боковую дорожку. Пройдя нѣсколько шаговъ, онъ увидѣлъ на скамьѣ дежурную гувернантку, которая, сидя, дре-мала съ книгой въ рукахъ, а въ кустахъ желтыхъ акацій, у рѣшетки, окружавшей виллу, онъ замѣ-тилъ бѣлое платьице Кэтъ. За рѣшеткой, прислонившись къ ней, стояла хорошенькая черковолосая дѣвочіса, что-то говорила ей и нѣжно цѣловала ее. Замѣтивь отца, Кэтъ испуганно отскочила отъ рѣшетки, а незиакомая дѣвочка убЬжала. — Почему ты тзкъ испугалась? — спросиль сэръ Смитъ свою дочь, ласково гладя ея золотн-сіыя кудряшки. — Мнѣ миссъ не позволяетъ ни съ кѣмъ разгозаривать, когда я гуляю въ саду! — призна-лась Кэтъ въ смущеніи. — А что это за дѣвочка? — Это — Таня... Она наша сосѣдка... Русская. — Позопи ее! Пусть придетъ! — предложилъ сэръ Смитъ. Кэтъ уднвленно посмотрѣла на него изъ-подъ своихъ густыхъ рѣсницъ и стояла въ нерѣши-тельности. — Она теперь не придетъ! — Почему? — Она будетъ бояться, что меня за это на-кажутъ... Только она одна меня любиті!.. — и глаза у Кэтъ наполнились слезами... — Она всегда жалѣетъ меня, -— дополннла Кэтъ свои слова и неожиданно сь лзской прижалась къ отцу головой. Въ этотъ моментъ сэръ Смитъ почувствовалъ, какъ у него къ горлу подкатился горькій клубокъ... Если-бы въ эту минуту проснулась гувернант-ка, оиа увидѣла-бы странную картину. Сэръ Смитъ, этотъ невозмутимыіі іі чопорный человѣкъ, стоялъ на колѣняхъ, обнявіші Кэтъ, и по его лицу текли слезы. 23 Глаза Кэтъ, тоже наполненные слезами, сіяли счастьемъ... А изъ за рѣшетки удивленно смотрѣла на нихъ незнакомая дѣвочка и наивно-просительнымъ тономъ все время повторяла: — не плачьте, сэръі Не надо!.. Она-же васъ любитъ!.. Очень любитъ!.. Увѣряю васъ!.. Она мнѣ это сама говорила!.. VI Дружба дѣвочекъ, зародившаяся безъ всякаго этикета черезъ ограду, отдѣлявшую владѣнія аме-риканскаго милліонера отъ россійской консульской дачи, находившейся рядомъ, въ тѣни столѣтнихъ липъ, привела къ тому, что отцы Тани и Кэтъ, встрѣтившись на морскомъ пляжѣ, познакомились и обмѣнялись оффиціальными визитами. Воспитанный въ основахъ служебнаго такта, Пѣнскій поставилъ себя въ отношеніи милліонера просто, но съ достоинствомъ, и Смитъ, боявшійся уронить свой престижъ, прочно покоившійся на его милліонахъ, вскорѣ пересталъ считаться посѣ-щеніями и сталъ часто бывать у Пѣнскаго запросто, на „Ііѵе о'с1оск іеа", иногда засиживаясь на кон-сульской дачѣ до поздняго вечера. Для дѣвочекъ эти „пятичасовые чаи" были праздниками... Въ то время, когда отцы, сидя въ саду за самоваромъ, обсуждали рядъ политическихъ вопро-совъ, при чемъ Пѣнскій не забывалъ служебныхъ инструкцій о возможной подготовкѣ американскаго общественнаго мнѣнія въ пользу Россіи при пред-стоящихъ мирныхъ переговорахъ съ Японіей, Таня и Кэтъ играли въ куклы, рылись въ пескѣ и бѣ-гали взапуски съ борзой собакой „Бобомъ", не обращая вниманія на то, что „Бобъи все время хваталъ ихъ за кружевную оборку юбокъ и, прыгая 24 на нихъ, оставлялъ на ихъ бѣлыхъ платьяхъ слѣды своихъ пыльныхъ лапъ. Послѣ разговоровъ на политическія темы сэръ Смитъ часто развивалъ свои идеи о богатствѣ... — Я дѣлю богатства на три категоріи — сказалъ онъ, какъ-то, въ минуту откровенности, послѣ чая, закуривая душистую манильскую сигару производства своихъ собственныхъ плантацій, — первое — это земли, рудники, лѣса и т. п., т. е. все то, что не подлежитъ колебаніямъ цѣнъ, вто-рое — это промышленныя предпріятія: заводы, фабрики и всякія коммерческія общества, доходы съ которыхъ зависятъ отъ различныхъ причинъ и условій, а третье — это богатства, основанныя на спекулятивномъ началѣ, успѣхъ которыхъ часто зависитъ не столько отъ ума и знаній, сколько отъ удачи и счастья. — Н-да, — замѣтилъ Пѣнскій, подумавъ о томъ, какъ Смитъ, незнавшій чѣмъ можетъ окон-читься испано-американская война, бѣшено скупалъ въ 1898 году земли на Филиппинскихъ островахъ. — Я уже одинъ разъ сильно рисковалъ, — какъ-бы дополнилъ Смитъ мысль Пѣнскаго, — и, вотъ, года два тому назадъ имѣлъ намѣреніе ри-скнуть вторично... Пѣнскій насторожился. — Я хотѣлъ принять участіе въ русскихъ лѣсныхъ концессіяхъ на Ялу. — Н-да! — Но, ознакомившись съ этимъ вопросомъ, я увидѣлъ, что держателями паевъ этихъ концессій являются, главнымъ образомъ, крупные чиновники, изъ числа тѣхъ, которые окружаютъ Царя и по-этому я рѣшительно воздержался. Все лучшее, что осталось отъ Императора Александра III, сходитъ со сцены, а новое... не будемъ о немъ говорить. Пѣнскій началъ доказывать ошибочность та-кого взгляда, впадая въ невольное противорѣчіе. — Оставьте, вы, я убѣжденъ, сами не вѣрите 25 въ то, что говорите! — соіцурилъ свои маленькіе глаза сэръ Смитъ. — Если бы я не вѣрилъ, я бы ничего не говорилт! — съ дѣланной запальчивостыо произ-несъ Пѣнскій. — 0, въ такомъ случаѣ, — вы ошибаетесь! — Почему? — Потому что факты говорятъ сами^за себя,— концессіи на Ялу привели Россію къ войнѣ... Сэръ Смитъ поднялся. Пѣнскій изъ тактическихъ соображеній ке продолжалъ дальнѣйшаго разговора. Сэръ Смитъ подозвалъ къ себѣ Кэтъ. — Боже мой! На кого ты похожа? — произ-несъ онъ съ притворнымъ ужасомъ, разводя руками. — И что скажетъ дома наша миссъ? — за-ключилъ оиъ со смѣхомъ свои слова, цѣлуя дѣвочку. VII Въ началѣ осени Таня и Кэтъ поступили въ одинъ изъ нью-іоркскихъ колледжей, на Третьемъ авеню. Сэръ Смитъ лично отвезъ свою Кэтъ въ колледжъ и уѣхалъ въ Маниллу. Въ то время, когда Таня съ сознаніемъ неиз-бѣжности быстро приспособилась къ порядкамъ закрытаго учебнаго заведенія, Кэтъ съ трудомъ привыкала къ новымъ условіямъ жпзни. Она не разъ сознавалась Танѣ, что давно убѣжала-бы изъ этой „тюрьмы", если-бы Таня на это согласилась. Разсудителыіая дѣвочка приходила въ ужасъ отъ словъ своей живой и легкомыслен-ной подруги... Полушутя, полусеріозно Кэтъ стала учиться русскому языку. Она оказалась способнѣе, чѣмъ Таня могла предположить. 26 Кэтъ очень забавляло, когда классныя дамы, не понимая русской рѣчи, снисходителъно и до-вѣрчиво улыбались въ то время, когда она учти-вымъ и вѣжливымъ тономъ безбожно бранила ихъ. Въ эти минуты Таня не знала куда ей дѣ-ваться отъ стыда. Поведеніе Кэтъ не разъ приво-дило ее въ отчаяніе... Тогда Кэтъ бросалась къ подругѣ на шею, обѣщая исправиться, но въ концѣ концовъ все оставалось по-прежнему, — Кэтъ такъ же шалила, училась плохо и выводила изъ терпѣиія учителей, воспитательницъ и классныхъ дамъ. Наступила поздняя осень... Пошли дожди... Надъ Ныо-Іоркомъ повисли густые туманы... Но, несмотря на погоду, дѣвочекъ ежедневно выводили въ садъ, гдѣ онѣ гуляли парами по мокрымъ и скользкимъ деревяннымъ мосткамъ. — Ты опять сегодня не знала таблицы умно-женія! Какъ тебѣ, право, не совѣстно? — укоряла Таня Кэтъ, шедшую съ ней въ парѣ. — Я не могу учиться, когда вспомню про Бостонъ! — отвѣтила Кэтъ съ нотой отчаянія. •— А ты не думай о немъ, — забудь на время! Ну, какъ будто ничего не было! — Не могу!.. Вѣдь намъ было тамъ такъ хо-рошо и такъ весело, — помнишь въ саду! И какъ плакалъ „Бобъ", когда мы уѣзжали? Помнишь?.. И папа былъ такой ласковый... — А сколько у насъ было куколъ? — не удержалась сама Таня отъ пріятныхъ воспоминакій. — И какой роскошный гардеробъ для нпхъ? — Подумай, — у нихъ были даже бальныя платья! — снова дополнила Таня. — Но нѣтъ, — не будемъ вспоминать всего этого, — вѣдь мы заплачемъі — спохватилась она рѣшительно. Кэтъ задумалась... 27 — Знаешь, Таня, — я начала высчитывать сколько осталось дней и часовъ до Рождества, когда насъ отпустятъ домой — Кэтъ должна была провести Рождество у Пѣнскихъ — и отмѣчаю ихъ въ моей тетрадкѣ палочками. Но палочекъ осталось еще такъ много, такъ много! — закончила она съ грустью. — Это ничего, Кэтъ! Вѣдь ихъ все время становится меньше! — Ну, конечно! — А пока, — намъ нужно учиться и ты, вотъ, постарайся меньше шалить! — А11 гі§М1 — согласилась Кэтъ и, подпрыг-нувъ на одной ногѣ, соскочила съ мостковъ на поблекшую траву. — Миссъ Смитъ, — вы ведете себя плохо! — послышалось вслѣдъ за этимъ строгое замѣчаніе классной дамы. VIII Послѣ выздоровленія отъ раны, Ропшинъ вернулся обратно въ свой полкъ, изъ котораго онъ былъ назначенъ на войну, въ то время, когда, послѣ томительнаго недоумѣнія отъ стрѣльбы на улицахъ, казачьихъ разъѣздовъ, пушекъ, пулеме-товъ и вооруженныхъ солдатъ, грѣющихся у ко-стровъ на площадяхъ, — столица освободилась отъ грознаго вида вооруженнаго лагеря и приняла свой прежній обликъ „блистательнаго Санктъ-Пе-тербурга". Полкъ встрѣтилъ Ропшина радушно... Ропшинъ обладалъ тѣмъ характеромъ, кото-рый давалъ ему возможность ладить со всѣми людьми, съ которыми ему приходилось встрѣчаться въ жизни. 28 Въ то-же время онъ близко ни съ кѣмъ не сходился и, не имѣя близкихъ друзей, дружилъ со всѣми. Въ полку его любили за открытый и веселый нравъ, за богатство и за общественныя связи, и называли „нашъ Васенька". Мать Ропшина постоянно жила въ Москвѣ, гдѣ у нее на Поварской былъ собственный особнякъ, доставшійся ей отъ покойнаго мужа. Въ свое имѣніе — Ячменово, расположенное на линіи Николаевской желѣзной дороги въ Выш-неволоцкомъ уѣздѣ, она не ѣздила, потому что въ деревнѣ было еще неспокойно послѣ смуты. Но Ропшинъ ѣздилъ въ Ячменово часто, осенью — охотиться по „перу", а зимой — на облавы на волковъ и медвѣдей. Возвращаясь съ одной изъ такихъ облавъ въ Петербургъ, онъ ѣхалъ въ купэ недовольный и злой, — на его номеръ, доставшійся ему на опушкѣ мелкаго кустарника въ занесенной снѣгомъ лого-винѣ съ многочисленными характерными слѣдами волчьихъ лапъ и казавшійся ему такимъ удачнымъг ни одинъ звѣрь не вышелъ и въ то время, когда было убито пять матерыхъ волковъ и шесть вол-чатъ, онъ не убилъ ни одного. Въ купэ Ропшинъ былъ одинъ. Онъ растег-нулъ тужурку и, доставъ изъ саквояжа француз-скій романъ, прилегъ на бархатный диванъ. Чтеніе не шло... Онъ продолжалъ думать о неудачной для него облавѣ, въ ушахъ все еще звучали выстрѣлы сосѣднихъ номеровъ и онъ съ отвращеніемъ видѣлъ передъ собой довольныя лица торжествующихъ охотниковъ, которые, какъ ему казалось, съ сожалѣніемъ смотрѣли на него. Вскорѣ онъ уснулъ. Онъ проснулся отъ стука въ дверь. Поѣздъ стоялъ на одной изъ небольшихъ станцій вблизи Петербурга, Въ окно смотрѣли сумерки, но элек-тричество въ вагонѣ еще не горѣло. 29 Въ купэ вошли двѣ дамы... Ропшинъ нехотя поднялся. Онѣ безцеремонно облили его взоромъ сво-ихъ подведенныхъ глазъ и, не снимая шубъ, сѣли противъ. Ропшинъ искоса посмотрѣлъ на нихъ... — Должно быть какія нибудь „фифочки"! —-подумалъ онъ, вспомнивъ полковое „Ьеаи шоі" про женщинъ полусвѣта и, отвернувшись, сталъ смотрѣть въ окно, мимо котораго сначала про-плыла станція, потомъ — водокачка и дальше по-шла снѣжпая равнина, кое-гдѣ поросшая мелкимъ кустарникомъ. Вдали, на горизоигѣ, виднѣлись высокія ды-мящіяся трубы какой-го фабрики. „Фифочки" продолжали, вндимо, раньше на-чатый разговоръ... Одна изъ нихъ, болѣе развязная, разсказывала другой о похожденіяхъ извѣстной пегербургской танцовщицы изъ „Альказара" — Миликетти. Другая, болѣе скромная, смотрѣла на нее боль-шими черными глазами, въ которыхъ замѣтно чи-талось смущеніе отъ присутствія посторонняго человѣка, который не могъ не слышать всего того что такъ безцеремонно разсказывала ея подруга. — Будемъ говорить по французски! — пред-ложила она ей съ тѣмъ акцентомъ, съ какимъ говорятъ бывшія петербургскія модистки болышіхъ французскихъ магазиновъ, поставляющія въ боль шихъ городахъ „свободныхъ женщинъ" высшаго полета. — Зачѣмъ? — Онъ-же все слышитъ! — Ну, такъ, что-же? Я люблю учить безусыхъ мальчишекъ! Они, правда, неловки и смѣшны, но за то... потомъ... — Т-съ! — Да, что съ тобой, Дора! Этотъ пижонъ можетъ вообразить, что ты воплощенная невин-ность! Но онъ, даже, на насъ не смотритъ и, право 30 можно подумать, что онъ не гвардейскій офицеръ, ѣдущій въ отдѣльномъ купэ съ красивыми жен-щинами, а какой-то... — и она сдЬлала циничное сравненіе. Ропшинъ не обратилъ-бы на это сравненіе никакого вниманія, если бы въ интонаціи голоса, какимъ оно было сказано, не чувствовался опре-дѣленный вызовъ. Онъ обернулся. На него смотрѣли прищуренные и дерзкіе безстыдствомъ, наглые глаза и, смотря прямо въ эти глаза, Ропшинъ сказалъ по французски: — Масіетоібеііе! Вы, видимо, забываете, что гвардейскій офицеръ, ѣдущій въ купэ съ красивыми женщинами, имѣетъ право разсчитывать на ихъ екромность. — Что это значитъ? — спросила женщина вызывЕЮіце вскинувъ голову. — Эго значитъ, что я не хочу быть мишеныо вашихъ остротъ! — Ахъ, такъ! Хорошо! — съ угрозой бросила женщипа, быстро поднялась сь мѣста и скрылась въ коридорѣ. — Боже мой, что это будетъ! Мы много пи-ли, — простите насъ!.. — растерянно заговорила другая женщина, поднявъ на Ропшина свои кра-сивые глаза. Въ коридорѣ зазвенѣли шпоры и черезъ ми-нуту въ дверяхъ купэ появился какой-то офицеръ. ГІри свѣтѣ зажегшагося электричества Роп-шинъ увидѣлъ, что это былъ уланъ, но не разби-рая полковыхъ кавалерійскихъ цвѣтовъ, онъ не смогъ опредѣлить какого онъ полка. За спиной этого улана стояла женщина и что-то говорила ему. — На какомъ основаніи вы оскорбляете мо-ихъ дамъ? — въ повышенномъ тонѣ произнесъ уланъ, нервно вздергивая свои пушистые рыжіе усы. — На какомъ основаніи вы такъ разговари-ваете со мной? — спокойно отвѣтилъ ему Роп-шинъ, продолжая сидѣть. 31 — Я требую отвѣта! — А я не желаю вамъ отвѣчать! Уланъ побагровѣлъ. — Вы — нахалъ! Я васъ проучу!.. Ропшинъ вскочилъ. Кровь бросилась ему въ голову. — Вы себѣ не отдаете отчета въ своихъ словахъ! Вы — пьяны! — произнесъ онъ, поблѣд-нѣвъ, раздѣльно и твердо. Уланъ бросился въ купэ съ угрожающимъ жестомъ. Женщина съ черными глазами съ визгомъ повисла у него на рукѣ. — Я оскорбленъ! Это чертъ знаетъ что та-коеІ — кричалъ уланъ взбѣшеннымъ голосомъ. — Замолчите! — Это безобразіе!.. Я требую удовлетворенія!.. — Пожалуйста! — и Ропшинъ вынулъ изъ бумажника свою визитную карточку. Уланъ сдѣлалъ то же. — Когда и гдѣ? — произнесъ онъ уже съ театральнымъ пафосомъ. — Не безпокойтесь, — это рѣшатъ наши секунданты! — отвѣтилъ выдержанно Ропшинъ, сдвинувъ свои тонкія брови, и, стараясь казаться спокойнымъ, сѣлъ на свое прежнее мѣсто. Поѣздъ входилъ съ грохотомъ въ станціонный тупикъ Николаевскаго вокзала. IX „Вы судите по плоти; Я не сужу никого". „ _ Ев. отъ Іоанна 8, 15. Дѣло о поединкѣ между поручикомъ графомъ Ропшинымъ и уланскимъ штабсъ-ротмистромъ 32 Несвижскимъ разбиралось въ гвардейскомъ пол-ковомъ судѣ чести, въ которомъ сразу-же возникли споры и разногласія по поводу того, — считать-ли оскорбленіемъ бранныя слова, сказанныя офицеру другимъ офицеромъ въ состояніи опьяненія, т. е. невмѣняемости? Подъ негласнымъ давленіемъ штабовъ этотъ вопросъ, съ большими треніями, былъ рѣшенъ въ томъ смыслѣ, что это оскорбленіе, влекущее по-единокъ. Примиреніе сторонъ не состоялось и офицер-скій споръ долженъ былъ рѣшиться силой оружія по занесеннымъ въ русскую армію нѣмецкимъ традиціямъ. Мѣсто, которое было выбрано для поединка, находилось недалеко отъ станціи „Лигово", въ на-правленіи Сергіевской пустыни, вблизи проселочной дороги, на полянѣ, среди березоваго лѣса. До поляны нужно было идти по глубокому снѣгу. Въ воздухѣ висѣлъ тотъ полупрозрачный ту-манъ, послѣ котораго обыкновенно бываетъ отте-пель. Падалъ мелкій снѣгъ и морозъ не превышалъ трехъ градусовъ. Было девять часовъ утра. Ропшинъ и его два секунданта, однополчане: Щербининъ, — его ротный командиръ, и Дорнъ, его однокашникъ по корпусу, пріѣхали въ возкѣ за четверть часа до назначеннаго срока и находи-лись на полянѣ. Ропшинъ волновался. Ночью онъ почти не спалъ и уснулъ только къ утру, когда рѣшилъ, что не будетъ стрѣлять первымъ. Онъ сидѣлъ на срубленномъ пнѣ и курилъ, наблюдая, какъ смѣшно пробирался по сугробамъ снѣга, по лѣсной цѣлинѣ, толстый и неуклклкій полковой докторъ, за которымъ легко шелъ меди-цинскій фельдшеръ, несшій аптечную сумку съ накрашеннымъ на ней краснымъ крестомъ. з 33 Щербининъ и Дорнъ, въ сторонѣ, раскрывали на снѣгу полированный ящикъ съ пистолетами. Докторъ приближался къ Ропшину и улы-бался ему добродушной улыбкой. — Вотъ и мы, — началъ онъ дѣланно весе-лымъ тономъ, отдуваясь и вытирая платкомъ лы-сину, — и будетъ очень хорошо, если я вамъ не пригожусь! — Будемъ надѣяться! — отвѣтилъ Ропшинъ. Докторъ помоталъ головой. -— Сознайтесь, графъ, что все это, ей Богу, не остроумно! Остановитесь, пока не поздно! — Что объ этомъ говорить, милый докторъ! Видите, — ѣдутъ! — отвѣтилъ Ропшииъ, увидя черезъ просѣку двое крестьянскихъ саней, двигаю-щихся по проселку и довольный тѣмъ, что къ нему верпулось спокойствіе. — Ъдутъ! — крикнулъ Дорнъ. Ропшинъ взглянулъ на браслетные часы. Было четверть одиннадцатаго. Щербининъ подошелъ къ нему. — Стрѣляй первымъ на всю дистанцію! Не жди! Онъ, говорятъ, хорошій стрѣлокъ, — совѣ-товалъ онъ Ропшину вполголоса то, что мучительно продумалъ, ставя себя на мѣсто Ропшина. — Тамъ видно будетъ! — далъ Ропшинъ уклончивый отвѣтъ. Уланы вышли на поляну. Они издали, отдавъ честь, поклонились Роп-шинской группѣ и одинъ изъ нихъ, молодой кор-нетъ, подошелъ къ ІЦербинину. — Просимъ извиненія за опозданіе, — мы поѣхали не по той дорогѣ и заблудились! — ска-залъ онъ, прикладывая руку къ козырьку фуражки. — Мы такъ и думали! — любезно отвѣтилъ ему Щербининъ, который былъ старшимъ изъ секундантовъ и поэтому долженъ былъ руководить дуэлью. — Всѣ-ли условія, которыя мы выработали остаются въ силѣ? — спросилъ онъ корнета. 34 — Такъ точыо! — Значитъ, — можно начинать? — Такъ точно! Щербининъ глубоко вздохнулъ... Онъ медленно вышелъ на середину поляны и откашлялся. Потомъ обвелъ всѣхъ строгимъ взоромъ и громко сказалъ, чеканя слова: — По дуэльному кодексу я дѣлаю послѣднюю попытку къ примиренію сторонъ! — и какъ бы извиняясь за то, что онъ это сказалъ, онъ доба-вилъ: — это моя обязанность! — Я не согласенъ! — послышался запальчи-вый отвѣтъ улана Несвижскаго. — И я тоже! —■ спокойно отвѣтилъ Ропшинъ, Вѣтеръ неожиданно зашумѣлъ по вершинамъ березъ... Гдѣ то далеко, далеко, со стороны Петергофа, должно быть у Св. Сергія, торжественные удары колокольнаго звона убѣжденно призывали людей къ молитвѣ и всепрощенію. — Въ виду того, что примиреніе не состоя-лось предлагаю зарядить пистолеты! — нарушилъ тишину Щербининъ, обращаясь къ секундантамъ, и сь этими словами вынулъ изъ ноженъ свою шашку и воткнулъ въ снѣгъ. Онъ отмѣрилъ отъ нее поперекъ поляны двадцать шаговъ. Одинъ изъ молодыхъ уланъ подалъ ему саблю. Обозначивъ барьеры, Щербининъ отсчиталъ отъ нихъ по десяти шаговъ и утопталъ рыхлый снѣгъ. — Мѣста для противниковъ будутъ опредѣ-лены жребіемъ! — объяснилъ онъ сухо. — Пистолеты заряжены! — доложилъ оффи-ціальнымъ голосомъ Дорнъ. — Боже мой! Что они дѣлаютъ? — послы-шались въ морозномъ воздухѣ тихія, но ясныя слова доктора. Снигири, сидѣвшіе на голыхъ древееныхъ вѣтвяхъ, съ удивленіемъ смотрѣли, какъ на полянѣ 3* 35 высшія суідества, вь которыкь, нзь всего живу-щаго на землѣ, только въ однихъ вложено боже-ственное начало, озабоченно дѣлали что то очень важное, чего ихъ снигирный птичій умъ, конечно, понять не могъ. Ропшинѵ досталось мѣсто подъ номеромъ вторымь, у барьера, обозначеннаго Щербипинской шашкой. — На послѣдней облавѣ въ Ячменовѣ мнѣ тожедостался номеръ второй! — подумалъ Ропшинъ. — Нехорошая примѣта! — мелькнуло у него въ умѣ. Дорнъ передаль ему заряженнын пистолетъ. Волпеніе, которое охватило его, когда ему достался второй номеръ, прошло. Онъ хладнокровно выслушалъ объясненіе Щербинина, что стрѣлять можно по счету „три" съ мѣста и на ходу и что послѣ выстрѣла стрѣ-лявшій долженъ подойти къ барьеру, а не стрѣ-лявшій долженъ стрѣлять съ того мѣста, на кото-ромъ его застанетъ выстрѣлъ противника. — Разъ, два, три! — раздѣльно выкрикнулъ Щербининъ какимъ-то не своимъ, чужимъ голосомъ. По счету „три" Ропшинъ, не сходя съ мѣста, медленно повернулся правымъ бокомъ къ улану и закрылся пистолетомъ, т. е. поднялъ его дуломъ вверхъ на уровень лица и прижалъ локоть къ тѣлу. Сердце учащенно забилось... Секунданты удивленно смотрѣля на Ропшина. Докторъ отвернулся, охвативъ голову руками. Уланъ поднялъ пистолетъ.. Ропшинъ зажмурился, чтобы не видѣть на-веденнаго дула, но ему только казалось, что онъ не видитъ его. Блестящее стальное отверстіе притягивало, гипнотизировало его и было страшно, спокойно стоять, не шелохнувшись, подъ дуломъ уланскаго пистолета. — Скорѣе-бы! — дрожали нерпы. Моментъ казался вѣчностью... 36 Гулко пронесся по лѣсу звукъ пистолетнаго выстрѣла... Клубъ бѣлаго порохового дыма окуталъ на минуту статную уланскую фигуру. Стайка красногрудыхъ снигирей испуганно метнулась съ сосѣднихъ березъ. Ропшішъ зашатался и мягко опустился въ спѣгъ. Щербининъ и докторъ бросились къ нему. Онъ былъ блѣденъ и тяжело дышалъ. — За мной еще остался... мой выстрѣлъ... по правуі — сказаль онъ злобно. — Какое ужъ тамъ право, графъ! — засю-налъ докторъ со слезами вь голосѣ, — оставьте, — вы ранены!.. — Не мѣшайте! Уйдите! — раздѣльно, сквозь стиснутые зубы, тяжело проговорилъ Ропшинъ. Онъ оперся на лѣвую руку и сѣлъ. Гіодъ нимъ алѣло на бѣломъ снѣжномъ коврѣ большое кровяиое пятпо. — Прошу... къ барьеру! — бросилъ онъ улаиу и его свѣтло-голубые глаза сдѣлались темными и лицо исказилось страданіемъ... Уланъ подошелъ къ барьеру и, картинно бра-вируя, оперся на саблю... На его лицѣ блуждала самодовольная улыбка. Вѣтеръ шевелилъ пушистые усы. Ропшинъ выстрѣлилъ, съ трудомъ удерживая лѣвой рукой равновѣсіе тѣла. Штабсъ-ротмнстръ Несвижскій былъ убить наповалъ, въ голову. Ропшянъ долго былъ между жизныо и смертыо... Онъ былъ раненъ въ грудь. Въ началѣ Великаго поста онъ выписался изъ клиники, въ которой лежалъ, и уѣхалъ на поправку къ своей матери, въ Москву. 37 Лѣтомъ онъ долженъ былъ ѣхать въ Самар-скую губернію на кумысъ. X Уже шесть лѣтъ прошло съ тѣхъ порь, какъ Таня и Кэтъ поступили вмѣстѣ въ Ныо-Іоркскій колледжъ. Ихъ дѣтство, проведенное безъ материнской ласки, но въ нѣжной дѣтской обоюдной привязан-ности, какъ-бы замѣнившей имъ эту ласку, несмотря на разницу ихъ характеровъ, происхожденія и даже религіи (Смиты, какъ выходцы изъИрландіи, были— католики), уже ушло въ область свѣтлыхъ и, по-рой, даже неясныхъ воспоминаній. Рыженькая Кэтъ выровнялась въ миловидную и живую дѣвушку съ карими глазами и нѣжнымъ полудѣтскимъ румянцемъ точенаго лица, а Таня еще находилась въ томъ переходномъ возрастѣ, когда дѣвочки только начинаютъ формироваться, — когда у нихъ ломается голосъ и слышатся новыя грудныя ноты и глаза, то загораются яркішъ бле-скомъ, то мечтательно смотрятъ въ даль, то безь причины грустны. Танинъ отецъ, женившись второй разъ, по-лучилъ новое назначеніе въ Бразилію и уѣхалъ съ молодой женой изъ Бостона, оставивъ, на этотъ разъ, свою дочь на попеченіе сэра Смита. Послѣ переходныхъ экзаменовъ Таня должна была ѣхать въ Россію, въ Москву, къ своей теткѣ и крестной матери графинѣ Ропшиной, которую она смутно помнила изъ ранняго дѣтства, передъ своимъ отъѣздомъ съ отцомъ въ Америку. 38 — Я не могу себѣ представить, какъ я оста-нусь однаі — говорила Кэтъ послѣ экзаменовъ, нѣжно прижимаясь къ Танѣ, за которой пріѣхалъ ея отецъ, чтобы на другой день ѣхать въ Россію, и неожиданно разрыдалась. Таня обняла свою подругу и, сама глотая слезы, не находила словъ утѣшенія. Имъ обѣимъ казалось, что онѣ, каждая, переживаютъ свое пер-вое болыиое горе... Онѣ сидѣли, обнявшись, на узкомъ диванѣ вь ЬаІГѢ колледжа, пока черезъ оконныя жалюзи не заглянули сумерки и не покрыли своей сѣрой пеленой ихъ и все окружающее. Обыкновенно тихая Третья авеню къ вечеру оживлялась. Но онѣ ничего не замѣчали и, погруженныя въ свои грустныя думы, не слышали ни шума улицы, ни звонковъ въ колледжѣ, приглашавшихъ къ ужипу, ни нечерняго оживленія подругъ... Кэтъ вспомнились дѣтскіе разсказы Тани о Россіи, полные наивной простоты, какъ у всѣхъ дѣтей, богатыхь большимъ воображеніемъ. По этимъ фантастическимъ разсказамъ Рос-сія представлялась юному воображенію Кэтъ ка-кой-то огромной снѣжной равниной, по которой лѣниво бродятъ страшные, лохматые бурые мед-вѣди, рыскаютъ стаи сѣрыхъ волковъ и носятся по дорогамъ со звономъ колокольчиковъ и бубен-чиковъ „удалыя" тройки... У Чернаго моря живутъ свирѣпые бородатые люди, которые носятъ названіе „казаковъ". Въ Малороссіи бѣлѣютъ хутора, на Волгѣ, въ чащѣ лѣсовъ, блестятъ золотомъ церковные купола, и избы, до трубъ, занесены сугробами снѣга, а по Сибири раскинулся блестяшій ледникъ и какъ ги-гантскій глетчеръ, переливается на морозномъ солнцѣ алмазами. На югѣ, за Кавказскимъ хребтомъ съ снѣж-нымъ двугорбымъ Эльбрусомъ, обитаютъ много-чиеленныя красочныя племена, подвластныя рус- 39 скому Царю, которыя „въ дыму кальяна" весело танцуютъ „лезгинку", а у мутнаго Каспія, по сте-пямъ, носятся на полудикихъ коняхъ, каігь южно-американскіе ковбои, полудикіе туркмены, калмыки и киргизы... Уже было поздно, когда дежурная воспита-тельница отправила, наконецъ, Таніо и Кэтъ въ дортуаръ. Дортуаръ, слабо освѣщенный зелеными аба-журами, крѣпко спалъ... Кэтъ, ложась спать, увѣряла, что она не заснетъ, не можетъ заснуть, но отъ усталости и сложныхъ переживаній минувшаго дня, сразу за-снула, даже не прочитавъ вечернихъ молитвъ передъ Распятіемъ, висѣвшимъ у нее въ изголовьи, и не успѣвъ накинуть на себя ночного пеныоара. Таня долго не спала... Думы о томъ, что ожи-даетъ ее впереди, отгоняли сонъ... Она нѣсколько разъ подходила къ Кэтъ, са-дилась къ ней на постель и, когда Кэтъ всхлипы-вала во снѣ, осторожно цѣловала ея золотистые локоны, разметавшіеся изъ подъ ажурнаго чепчика по влажной отъ слезъ подушкѣ. XI Танина жизнь въ Москвѣ потекла совсѣмъ не такъ, какъ Таня ожидала. Ея тетушка графиня Ропшина принадлежала къ типу тѣхъ больныхъ женщинъ, которыя ставили условности и предразсудки того общества, въ ко-торомъ онѣ вращались, выше здравыхъ понятій о жизни, и поэтому сами были рабынями этого об-щества и не могли выйти изъ заколдованнаго круга. Танѣ было очень трудно примѣняться къ этому кругу. 40 Все до крайности удивляло ее... Начиная съ того, почему въ Россіи всѣ люди дѣлятся на знат-ныхъ и незнатныхъ и кончая тѣмъ, почему она не можетъ выходить на улицу безъ сопровожденія горничной, — къ этому она не могла привыкнуть. Когда отецъ привезъ Таню въ Москву, онъ помѣстилъ ее въ одну изъ частныхъ женскихъ гимназій на Лубянкѣ, въ которой директоромъ былъ его старинный петербургскій знакомый, и съ осени Таня стала ѣздить въ гимназію въ старой каретѣ, ровесницѣ графини, съ новыми позолочен-ными гербами на каретныхь дверцахъ и съ ли-врейнымъ лакеемъ на козлахъ. Послѣ отъѣзда Танинаго отца графиня взяла ее изъ гимназіи... Она нашла, что ея племянница не можетъ учиться съ дочерьми всякихъ разно-чинцевъ, — что это неприлично, что она неизбѣжно пріобрѣтетъ тамъ дурныя манеры или, что самое опасное, заразится тамъ вольнодумными идеями. Это послѣднее было у графини ісіёе Пхе и она боялась этого не меньше, чѣмъ мышей и крысъ, при видѣ которыхъ съ ней дЬлалось дурно и тогда ей даже не помогалъ изящный флакончикъ съ англійскими солями, который она всегда имѣла при себѣ. За свое короткое пребываніе въ гимназіи, Таня подружилась ближе, чѣмъ съ другими, съ одной изъ своихъ одноклассницъ Настей Суконни-ковой, дочерыо костромского купца, а на одномъ изъ литературныхъ утръ познакомилась съ ея братомъ, студентомъ-медикомъ, сдававшимъ госу-дарственные экзамены и надѣющнмся остаться при университетѣ п защищать диссертацію. Веселый, живой и остроумный Иванъ Сукон-никовъ, молодой человѣкъ того русскаго типа, который до послѣдняго времени сохранился въ костромскихъ лѣсахъ и старовѣрческихъ скитахъ по теченію Ветлуги, неЕіольно обратилъ на себя вниманіе Тани, тѣмъ болѣе, что его сестра успѣла передать ей, хотя и подъ „страшнымъ" секретомъ, 41 что Ваня влюбился въ нее съ перваго знакомства и теперь, сидя въ своей горницѣ за „Анатоміей" не учится, а напѣваетъ: „въ одномъ селѣ Ванька жилъ, Ванька Таньку полюбилъ!.." Таня была очень горда своей первой побѣдой, но не показала вида, Она только засмѣялась и просила Настю пе-редать брату, чтобы онъ, вмѣсто глупыхъ пѣсенъ, старательно занимался, чтобы не провалиться на экзаменахъ. Это было передано Ивану Суконникову тоже въ соотвѣтственной редакціи. Послѣ того, какъ графиня взяла Таню изъ гимназіи, къ ней начали пріѣзжать на домъ учи-теля, чтобы подготовить ее къ веснѣ, къ выпуск-нымъ экзаменамъ, со своимъ классомъ. Времени оставалось не такъ много, курсъ былъ большой и ученіе занимало все время... XII — Знаешь, Таня! Къ намъ скоро долженъ пріѣхать Васенька... Можетъ быть даже къ Пас-хѣ! — сказала графиня, входя къ Танѣ въ будуаръ, гдѣ Таня, полулежа на кушеткѣ, читала Бѣлинскаго. — Я очень рада! — любезно произнесла Таня, въ душѣ недовольная тѣмъ, что графиня своими разговорами не даетъ ей готовить уроковъ, Она встала и заложила въ книгу закладку. — Сиди, сиди... Я только хотѣла показать тебѣ мое новое платье, — полуобернулась графиня къ Танѣ, — не правда-ли, очень стильно и сотгпе II Іаиі? Графиня была въ глухомъ черномъ платьѣ и безъ драгоцѣнностей, кромѣ фамильныхъ жемчу-говь на груди, потому что былъ Великій постъ. Платье со вкусомъ облегало ея располнѣвшую 42 фигуру, было хорошо сшито и изящно своей стро-гой простотой. — Я ничего не могу сказать противъ, — мнѣ оно очень нравится, — согласилась Таня. — И знаешь, гдѣ оно сшито?.. Въ Москвѣ! Да, въ Москвѣ! Теперь, право, можно одѣваться не въ Парижѣ! — произнесла графиня такимъ разочарованнымъ тономъ, какъ будто ей было очень досадно, что московскіе портные могутъ шить платья не хуже Пакэна. Графиня опустилась въ кресло. — Однако, сколько лѣтъ ты не видѣла Ва-сеньки? —■ спросила она Таню, разглядывая въ лорнетъ влюбленнымъ взоромъ портретъ своего сына, стоящій рядомъ на этажеркѣ, — лѣтъ десять? — Нѣтъ, двѣнадцать! —■ О, теперь ты его совсѣмъ не узнаешь! Теперь онъ уже гвардейскій штабсъ-капитанъ... На виду!.. На Рождество онъ не могъ пріѣхать, — вѣдь онъ каждый вечеръ былъ занятъ! Что дѣ-лать? — вздохнула графиня, нюхая соль, — это та-же служба, — МоЬІеззе оЫі&е! Онъ даже дири-жировалъ на придворномъ балу... — и графиня стала мечтать вслухь о томъ, какую карьеру сдѣ-лаетъ Васенька, благодаря знакомствамъ. Таня слышала объ этомъ много разъ, эго начинало ей надоѣдать и какое-то недоброжела-тельное чувство къ Васенькѣ овладѣвало ею всегда послѣ этого. Такъ было и на этотъ разъ. — Что это за книга, которую ты читаешь? — спросила графиня послѣ своихъ мечтаній, бросивъ взглядъ на кушетку. — Это Бѣлинскій. — Кто такой — Бѣлинскій? — Писатель. — Романистъ? — Нѣтъ, критикъ. — Не люблю я критиковъ, они только всѣхъ осуждаютъ, а сами... 43 А это что? — снова спросила графиня, взгля-нувъ на угловой столикъ. — Это — Алгебра... Я уже ее прошла... По лицу графини скользнула тѣнь неудоволь- ствія. — Я не понимаю твоего отца, которыи раз-рѣшаетъ тебѣ учиться... Я бы ни за что не поз-волила! Ты молода, красива, имѣешь средства, происходишь изъ хорошей фамиліи... Зачѣмъ тебѣ всѣ эти науки. Только одна блажь, совсѣмъ не-нужная для замужества... А вотъ эта изящная книжка въ золоченомъ переплетѣ, рядомъ? Тоже учебникъ? — Нѣтъ, это дневникъ моей подруги Кэтъ! — Этой американской милліоперши? — Да- — Что-же оиа въ немъ пишетъ? — Описываетъ свою одиообразную жизнь въ колледжѣ... Послѣ колледжа она собчрается ѣхать въ Маниллу, гдѣ у ея отца имѣется дворецъ... — Дворцы имѣются только у владѣтельныхъ особъ, а онъ хотя и богачъ, но даже не дворя-нинъ! _ съ презрительной гримасой произнесла графиня и взглянула въ окно. У подъѣзда стояла Ропшинская карета. Кучеръ сидѣлъ на козлахъ, одѣтый по великопостному, по-московски, не въ армякѣ, а въ обыкновенной поддевкѣ. Ливрейнаго лакея рядомъ съ нимъ не было. Графиня поцѣловала Таніо въ лобъ и уѣхала на благотворительный базаръ. Таня посмотрѣла, какъ карета отъѣхала отъ дома, какъ городовой, на углу, вытянувшись, от-далъ ей честь и какъ она скрылась за поворотомъ улицы. Таня взобралась съ ногами на кушетку, взяла въ руки Бѣлинскаго и случайно открыла главу а Пушкинской поэзіи. — „Стихъ Пушкина", — начала она чи- тать, — „можно сравнить съ красотою чело- 44 вѣческихъ глазъ, оживленныхъ чувствомъ и мыслію; отнимите у нихъ оживляющее ихъ чувство и мысль — они останутся только красивыми, но уже не божественно-прекрас-ными глазами..." ...и неожиданно передъ Таней появились весе-лые и чистые глаза Ивана Суконникова, „оживлен-ные чувствомъ и мыслію"... Она вспомнила, что въ послѣднее время она часто встрѣчалась съ нимъ, то въ церкви, то на улицѣ, и даже одинъ разъ онъ оказался у подъ-ѣзда, когда она садилась съ теткой въ карету, чтобы ѣхать въ театръ. Сердце ей подсказывало, что это не случай-ность. XIII Казачекъ постучалъ въ дверь молельной, — угловой комнаты, увѣшанной по стѣнамъ образами, въ которой пахло розовымъ масломъ, кипарисомъ и чадомъ отъ лампадъ. Въ восточномъ углу помѣщался большой кіотъ съ иконой Божіей Матери „Утоли моя пе-чали", съ коврикомъ передъ ней, на которомъ по утрамъ, „отъ сна возставъ" и вечеромъ, „отходя ко сну", молилась графиня. — Кто тамъ? — спросила она недовольнымъ голосомъ, продолжая подливать масло въ неугаси-мую лампаду передъ образомъ св. Ильи Пророка, вдѣланнаго въ нишу. — Это я, — Прохорка! — пропищалъ каза-чекъ, почесывая затылокъ. — Что такое? — Нѣкій студентъ спрашиваетъ... Говоритъ, — по дѣлу!.. 45 Графиня не сразу вспомнила, почему могъ придти по дѣлу студентъ... Наканунѣ Танинъ учитель посовѣтовалъ гра-финѣ пригласить къ Танѣ репетитора по русскому языку, для упражненій, передъ экзаменами, въ диктантѣ и классныхъ сочиненіяхъ. Графиня, скрѣпя сердце, согласилась и учи-тель обѣщалъ прислать подходящаго и опытнаго студента. Когда графиня вошла въ кабинетъ, стоявшій у двери сутуловатый студентъ неловко поклонился ей бокомъ. Она окинула его пристальнымъ взглядомъ. Его изможденное и худое лицо было блѣдно, впалые глаза смотрѣли грустно и онъ нервно по-щипывалъ свою рѣдкую курчавую бородку. Онъ былъ одѣтъ въ поношенную и вытертую тужурку, на которой, какъ сразу замѣтила графиня, не хватало двухъ пуговицъ. — Я — репетиторъ! — сказалъ онъ тихимъ голосомъ заранѣе приготовленныя слова. Графиня посмотрѣла ему въ ноги, на кото-рыхъ были одѣты высокіе стоптанные сапоги съ порыжѣлыми голенищами. — Знаете... произошло недоразумѣніе... теперь репетиторъ не нуженъ... — слукавила она, удивляясь учителю, который посмѣлъ прислать къ ней такого „санкюлота". — Значитъ, — я опоздалъ, — сказалъ тихо студентъ, — а я такъ надѣялся, — плата за ученіе не внесена, денегъ нѣтъ... Ахъ, впрочемъ это вамъ все равно! — и онъ, безнадежно махнувъ рукой, сдѣлалъ движеніе уйти. Неожиданно для самой себя, графиня остано-вила его. — Откуда вы? — Я — калужскій... Моя фамилія — Синаи-скій... Меѳодій Синайскій — добавилъ онъ. — Мой отецъ — псаломщикъ... надъ покойниками читаетъ... 46 у него насъ, дѣтей, десять душъ... Многовато, зна-ете — усмѣхнулся онъ горько однимъ угломъ рта. Графиня задумалась. — Я имѣю солидныя рекомендаціи... — Я вѣрю! Конечно!.. — перебила его графиня. Студентъ замялся. Онъ опять бокомъ поклонился графинѣ и вышелъ. Прохорка проводилъ его до прихожей Когда за студентомъ закрылась дверь, графиня подсѣла къ письменному столу, открыла боковой ящикъ и вынувъ изъ шкатулки корельской березы съ серебряными инкрустаціями двѣ сторублевки, вложила ихъ въ конвертъ. Потомъ она оторвала отъ блокнота листъ бумаги и, написавъ на немъ своимъ крупнымъ и острымъ почеркомъ: „прила-гается отъ студента Меѳодія Синайскаго въ счетъ платы за ученіе", соединила листья металлическаго ландыша, служившаго ей настольнымъ электри-ческимъ звонкомъ. Черезъ минуту вошелъ выѣздной лакей. — Университетъ знаешь? — спросила его графиня, вкладывая записку въ конвертъ. — Это который на Волхонкѣ? — Знаю. — Найди тамъ казначея и передай этотъ кон-вертъ, а, если спроситъ отъ кого, не говори! По-нялъ? — Понялъ. — Иди! Графиня возвратилась въ молельную... Черезъ полчаса Прохорка снова стоялъ у дверей и своимъ пискливымъ голосомъ снова до-кладывалъ, что пришелъ еще одинъ студентъ. Когда на этотъ разъ графиня вошла въ ка-бинетъ, у письменнаго стола стоялъ высокій мо-лодой человѣкъ въ форменномъ студенческомъ сюртукѣ, плотно облегавшемъ его стройную фигуру, держа фуражку лѣвой рукой въ бѣлой перчаткѣ за козырекъ. Студентъ издали вѣжливо поклонился ей. 47 — Этотъ, кажется, подходитъ, — подумала про него графиня, когда онъ въ вѣжливыхъ выра-женіяхъ обьяснилъ, что желалъ бы быть репети-торомъ именно въ домѣ графовъ Ропшиныхъ, потому что это для него особенная честь. Графиня осталась очень довольна такимъ объясненіемъ и не обратила вниманія на улыбку, промелькнувшую по лицу студента, которую онъ поторопился скрыть въ темной полоскѣ обозна-чившихся усовъ. — Я, конечно, не сомнѣваюсь въ томъ, что вы имѣете хорошія рекомендаціи, но не безпокой-тесь!.. — остановила она студента, намѣревавшагося достать рекомендательныя письма изъ внутренняго кармана сюртука, — я своимъ глазамъ вѣрю больше, чѣмъ писаннымъ документамъ!.. Приступимъ къ дѣ-лу... Вамъ придется заниматься съ моей племянницей. Она недавно пріѣхала изъ Америки и не очень грамотно пишетъ по-русски, а въ гимназіи почему-то требуютъ, чтобы она писала безъ ошибокъ... Какъ будто это такъ важно! Но не въ этомъ дѣло... Моя племянница не можетъ не выдержать экза-мена! — произнесла графиня раздѣлыю. — Вы понимаете, — не можетъ не выдержать! — повто-рила она еіце разъ. Студентъ легкимъ наклоненіемъ головы по-спѣшилъ съ этимъ согласиться. — Теперь намъ нужно выяснить вопросъ относительно гонорара, — вы будете получать столько, сколько нолучаютъ всѣ учителя, которые приходятъ ко мнѣ въ домъ на уроки. Вы согласны? — Вполнѣ, графиня. — Въ такомъ случаѣ... Прохорка! — оберну-лась графиня къ двери, — попроси сюда барышню! Когда Таня вошла въ кабинетъ, она съ тру-домъ удержалась, чтобы не выдать себя отъ не-ожиданности: передъ ней стоялъ Иванъ Сукон-никовъ. 48 На Крестопоклонной недѣлѣ графиня собира-лась ѣхать на вечернюю службу въ Донской мо-настырь. Въ прихожей она случайно встрѣтилась съ Суконниковымъ. — Я рѣдко видѣла такихъ молодыхъ людей, какъ вы, которые такъ добросовѣстно относятся къ своимъ обязанностямъ, — сказала она ему одобрительно. — Вѣдь вы иногда приходите зани-маться съ вашей ученицей по два раза въ день! Это очень похвально, я очень вами довольна... — Я несказанно польщенъ, графиня! — по-клонился Суконниковъ и почтительно поцѣловалъ милостиво протянутую ему руку. XIV Зима прошла... Метели и вьюги отколдовали и лѣсъ шумѣлъ, сбрасывая съ себя послѣдніе снѣж-ные покровы... На рѣкахъ прошелъ ледъ... Насту-пилъ богатый своими прозрачно-туманными далями апрѣль... Хотя весь домъ уже давно ждалъ Васеньку и готовился къ этому событію, но онъ пріѣхалъ неожиданно, рано утромъ, съ курьерскимъ поѣздомъ, въ Страстную пятницу. Въ это время графиня, въ утреннемъ капотѣ и въ папильоткахъ подъ ночнымъ чепчикомъ, мо-лилась въ молельной. Она торопливо положила всѣ уставные по-клоны молитвы Ефрема Сирина и, уже не думая о томъ, чтобы ей дано было узрѣть свои прегрѣ-шенія, бросилась къ сыну, на отведенную ему половину дома. Таня изъ своей спальни слышала суету, за-разительно-веселый смѣхъ Васеньки и хлопанье дверьми, когда вносили чемоданы... 4 49 Она уже больше не могла уснуть и въ полу-дремотѣ вспоминала, какъ она съ Кэтъ плакала, когда Васенька былъ раненъ въ Русско-Японскую войну и какъ Кэтъ назвала въ честь его графомъ Ропшинымъ одну изъ своихъ любимыхъ куколъ, изображавшую англійскаго драгуна въ полной па-радной формѣ... На этомъ мысль о немъ оборвалась... Другой образъ заслонилъ все... Танѣ ясно представилось застѣнчивое и счаст-ливое лицо своего любимаго, когда онъ единственный разъ нѣжно поцѣловалъ ее въ щеку у родимаго пятнышка... Она сладко потянулась, довѣрчиво улыбнулась милому призраку и вздохнула, зажмуривъ глаза, полной грудью... Потомъ, — рѣшительно сбросивъ съ себя пуховое одѣяло, стала одѣваться... Когда она вошла въ столовую, графиня и Васенька сидѣли за чайнымъ столомъ. Васенька намазывалъ филипповскій калачъ свѣжей зерни-стой икрой, а графиня, сидя за самоваромъ, не спускала съ сына влюбленнаго материнскаго взора. Васенька отложилъ калачъ и, застегивая на себѣ тужурку, несмотря на то, что подъ ней былъ бѣлый пикейный жилетъ, поцѣловалъ у Тани руку и сталъ ей говорить „ты", быстро опредѣливъ этимъ ихъ взаимоотношенія двоюродныхъ брата и сестры. Таня нашла, что онъ совсѣмъ не такой, ка-кимъ она его себѣ представляла по разсказамъ графини. Въ его добродушно-простомъ обращеніи не было ничего заносчиваго, что говорило бы о са-мовлюбленности и карьеризмѣ. Наоборотъ, — въ немъ чувствовался тотъ типъ русскаго барства, который уходитъ въ прошлое. За чаемъ разговоръ коснулся ныо-іоркскаго колледжа и Таня упомянула про Кэтъ. — Это твоя американская подруга, — спро-силъ Васенька. 50 — Да. — Навѣрное она очень неинтересная, потому что двЬ хорошенькихъ женіцины не могутъ дружить! — Почему? — Такъ принято думать! Таня обидѣлась за Кэтъ... — Чтобы сказать мнѣ пріятное ты не щадишь Кэтъ. Это уже несправедливо!.. Наоборотъ, она очень миленькая... У нее золотистые волосы... — Скажи прямо, — рыжекудрая Діана! — Да... Впрочемъ, не совсѣмъ... Именно зо-лотистая... Послѣ чая графиня съ Васенькой собрались ѣхать къ Депре, чтобы заказать вина къ Пасхаль-ному столу. Таня не могла ѣхать, потому что у нее былъ урокъ. Передъ отъѣздомъ Васенька зашелъ къ Танѣ въ будуаръ, чтобы узнать какія конфекты она предпочитаетъ другимъ. Онъ крѣпко пожалъ Суконникову руку и ве-село спросилъ его, шутя, — доволенъ-ли онъ своей ученицей и заслуживаетъ-ли она своимъ прилежа-ніемъ засахаренныхъ каштановъ отъ Абрикосова? Суконниковъ въ томъ же веселомъ и шутли-вомъ тонѣ отвѣтилъ ему, что его ученица такъ прилежна, что ей слѣдуетъ привезти не одну, а двѣ такихъ коробки... Танѣ показалось, что Васенька зашелъ къ ней не только ради конфектъ. XV Дачный поѣздъ Балтійской желѣзной дороги съ большимъ быстроходнымъ коломенскимъ паро-возомъ, остановившись въ пути только на минуту 4* 51 у Лигова, подлетѣлъ къ Красному Селу и со скре-Жетомъ остановился у станціи. Суконниковь вышелъ изъ душнаго вагона на нлатформу. Онь былъ въ бѣломъ кителѣ и въ лѣтней фуражкѣ, держа легкую накидку переброшенной ■черезъ руку. Къ нему торопливой походкой приближался трафъ Ропшинъ. — Очень радъ васъ видѣть! — говорилъ онъ привѣтливо, здороваясь съ Суконниковымъ, — ваша вчерашняя телеграмма о вашемъ пріѣздѣ по неотложному и экстренному дѣлу, меня, признаюсь, немного встревожила, но теперь я вижу по вашему лицу, что ничего особеннаго не произошло... Не такъ-ли? — И да, и нѣтъ... — уклончиво отвѣтилъ ему Суконниковъ, и въ то время, когда они вмѣстѣ медленно направлялись въ станціонное зданіе, онъ въ смѣшливомъ тонѣ разсказалъ, какъ онъ въ Петербургѣ сѣлъ по ошибкѣ не въ тотъ поѣздъ и спохватиѵіся только въ послѣднюю минуту. — Что, всетаки, означаетъ его неожиданный пріѣздъ? — думалъ Ропшинъ. — Что ему надо?.. Этотъ вопросъ занималъ его даже ночыо, когда онъ находился со своей полуротой въ „сто-рожевкѣ" у Гіулковской обсерваторіи, ожидая наступленія маневрировавшихъ Императорскихъ стрѣлковь. — Вы обѣдали? — спросилъ онъ Суконникова, когда они заняли отдѣльный столикъ у окна въ буфетномъ залѣ и къ нимъ подбѣжалъ лакей-та-таринъ. — Спасибо. Я позавтракалъ въ Петербургѣ... — Тогда выпьемъ вина! — Сь удовольствіемъі Ропшинъ заказалъ подогрѣтую бутылку „Пон-тэ-Канэ", фрукты и сладкое. — Вы мнѣ разрѣшите, графъ, сразу присту-питькъ дѣлу? — помолчавъ спросилъ Суконниковъ, 52 пригладивъ обѣими руками свои волнистые во лосы. — Пожалуйста! Я весь къ вашимъ услугамъГ А потомъ, я надѣюсь, вы зайдете ко мнѣ въ ла-герь... тутъ недалеко... — Я не могу... Мнѣ нужно торопиться обратно въ Москву... Вы меня извините, — я не успѣю! — сталъ одговариваться Суконниковъ отъ посѣщенія офицерской среды. Ропшинъ не настаивалъ... Онъ налилъ Суконникову и себѣ по стакану вина и пододвинулъ къ нему вазу съ фруктами. — Я слушаю! — сказалъ онъ Суконникову, чокнувшись съ нимъ. Суконниковъ сдѣлалъ нѣсколько глотковъ вина и выдержалъ небольшую паузу. — Когда вы были на Пасху въ Москвѣ, — началъ онъ, — вы, какъ мнѣ казалось, замѣтили, что между мной и Таней установились болѣе близ-кія отношенія, чѣмъ между репетиторомъ и уче-ницей... — Замѣтилъ, но не придалъ этому никакого значенія, — откровенно признался Ропшинъ. — Это только доказываетъ, что любовь скрыт-на... Я сдѣлался Танинымъ репетиторомъ съ исклю-чительной цѣлью видѣть ее и дышать съ нею однимъ воздухомъ... Графиня ничего ие подозрѣвала. Она, видимо, не допускала мысли, чтобы какой-то студентъ могъ полюбить ея родную племянницу и пользоваться взаимностыо и не хотѣла знать, что каждый человѣкъ, независимо отъ своего происхо-жденія, имѣетъ сердце... — Я принадлежу кіі купеческому сословію. Мои родители натріархальны, религіозны и почти неграмотны, но я ихъ благословляю за то, что они съ дѣтства внушили мнѣ живыя представленія о честности, правдѣ и добрѣ... — Я съ рѣдкой для купеческаго мальчика настойчивостью поступилъ въ гимназію и вотъ 53 теперь окончилъ университетъ съ медалью и за-граничной командировкой на годъ. — И я сказалъ ср6Ѣ, что я Тани никому не отдамъ! — произнесь Суконииковъ рѣшительно и твердо. — Это легко сказать! — подумалъ Ропшинъ, очищая сочную „дюшессь" и осторожно кладя себѣ въ ротъ съ кончика дессертнаго ножа ея душистый ломтикъ. — И я это выполнилъ! — такъ же твердо дополнилъ Суконниковъ. Ропшинъ вопросительно поднялъна него глаза. — Я женился на Танѣ. Ропшинъ даже приподнялся отъ неожидан-ности. — Вы... на Танѣ? — переспросилъ онъ уди-вленно. — Я обвѣнчался съ Таней по всѣмъ прави-ламъ... Въ церкви, со священникомъ, съ шаферами и даже съ цѣлой оранжереей цвѣтовъ, но, къ со-жалѣнію, безъ разрѣшенія графини... — Это уже конечно! — засмѣялся Ропшинъ. — Что-же? Я искренно поздравляю васъ и Таню, и вѣрю, что Таня съ вами будетъ счастлива!.. — и онъ постучалъ ножомъ по фарфоровому краю тарелки. Отъ буфета подбѣжалъ татаринъ. — Заморозь намъ „Поммери"!.. Вы какое пье-те — зес или <1еті-8ес? — обернулся Ропшинъ къ Суконникову. Я, собственно, предпочитаю шампанскому московскій квасъ! — Но ради такого случая! — Лучше сухое! — А теперь разскажите, какъ все было! Вѣдь это какая-то сказка... 54 XVIII Суконниковъ продолжалъ... — Нашей нирваны больше нѣтъ! — сказалъ я Танѣ, когда она вернулась домой послѣ послѣд-няго сданнаго экзамена. — Да, — согласилась Таня, — и что будетъ дальше я не знаю! Мнѣ даже страшно подумать!.. — Я же смѣло смотрѣлъ впередъ, потому что наступилъ тотъ моментъ, который долженъ былъ рЬшить мою и Танину судьбу. Я съ нетерпѣніемъ ждалъ того дня, когда графиня пригласитъ меня въ свой кабинетъ, чтобы въ послѣдній разъ по-благодарить меня за Танины успѣхи и уплатить гонорарь. Я рѣшилъ тогда-же объясниться съ ней. •— Не скрою, что я дѣлалъ этотъ шагъ, какъ шахматистъ дѣлаетъ первый ходъ гамбита въ на-чалѣ игры, не зная точно, какъ на него отвѣтитъ партнерь, или какъ человѣкъ, который очень чего нибудь хочетъ и надѣется на чудо... И этого чуда не случилось! — Графиня не нашла словъ, чтобы выразить мнѣ свое негодованіе и, въ концѣ концовъ, пред-ложила мнѣ немедленно покинуть ея домъ или, говоря проще, выгнала меня. — Вечеромъ она сдѣлала Танѣ бурную сцену, къ которой я Таню, на всякій случай, заранѣе подготовилъ. — Такимъ образомъ, точка надъ „і" была поставлена... Все шло нормально!.. — Ну, какъ сказать! — покачалъ головой Роппшнъ, въ душѣ недовольный на мать, которая не сумѣла избѣжать такого драматическаго эпизода. Настойчивость Суконникова, наоборотъ, ему положительно нравилась, а его поступленіе въ ех-репетиторы „съ заранѣе обдуманнымъ намѣрені-емъ" представлялось веселымъ французскимъ во-девилемъ въ духѣ эпохи короля Людовика XV. 55 — Настоящая комедія Бомаршэ! — подумалъ Ропшинъ, когда лакей, священнодѣйствуя, поставилъ около стола серебряное ведро со льдомъ, въ кото-ромъ лежала золоченая бутылка. Въ то время, когда лакей осторожно вынималъ изъ бутылки накрахмаленной еалфеткой тугую пробку и Ропшинъ наблюдалъ за тѣмъ, чтобы она не выстрѣлила въ потолокъ, что когда-то было въ модѣ, а теперь считалось невѣжествомъ, Суконни-ковъ, полуобернувшись, смотрѣлъ въ открытое окно, изъ котораго виднѣлись по гребню пологаго зеленаго холма березовыя рощи гвардейскаго лагеря... Платформа была пуста... Только желѣзнодорожный солдатъ стоялъ на вытяжку на краю ея и размѣренно-гулко звенѣли по асфальту шпоры станціоннаго жандарма. — Ваше и Танино здоровье! — высоко под-нялъ Ропишнъ свой бокалъ съ пѣнисто-золоти-стымъ виномъ. — Ваше и графини! — ему въ тонъ весело отвѣтилъ Суконниковъ съ той улыбкой русскаго добродушія, отъ которой его лицо сдѣлалось откры-тымъ и особенно привлекательнымъ. И они оба выпили свои бокалы до дна. Дальше Суконниковъ разсказалъ, какъ онъ уговорилъ Таню рѣшиться на вѣнчаніе; какъ они для этого выбрали день, когда въ гимназіи долженъ былъ состояться выпускной актъ; какъ графиня привезла въ этотъ день Таню въ гимназію и сама поѣхала къ Мюръ и Мерелизу, сказавъ, что за Таней пришлетъ карету; какъ послѣ полученія своего аттестата Таня выбѣжала на крыльцо и они въ автомобилѣ поѣхали за Калужскую заставу, гдѣ знакомый священникъ ихъ обвѣнчалъ безъ соблюденія необходимыхъ формальностей и какъ они послѣ вѣнчанія вернулись въ гимназію, гдѣ еще не закончилось литературно-музыкальное утро, послѣ оффиціальной раздачи аттестатовъ окончив-шимъ гимназисткамъ. 56 — Изъ гимназіи я усадилъ свою жену въ карету и она уѣхала къ себѣ въ свой дѣвичій будуаръ, а я — домой, въ ЗамоскворѣчьеІ,. — грустно дополнилъ свой разсказъ Суконниковъ, — Весь этотъ вечеръ я провелъ одинъ, не желая никого видѣть и ни съ кѣмъ говорить. Мнѣ было досадно и жалко, что приходится таиться и при-творяться, когда все кругомъ такъ ясно и легко и когда можно было быть такъ безконечно счастли-вымъ! Меня мучило сознаніе, зачѣмъ я отпустилъ Таніо и мнѣ все казалось, что она перестанетъ меня любить за это и недовольна мной... На другой день я поѣхалъ къ графинѣ, чтобы откровенно ей все разсказать. — Уѣзжая изъ дома, я случайно взглянулъ на себя въ зеркало и только тогда понялъ, по своему виду, какъ я волнуюсь. Чтобы взять себя въ руки, я часть пути прошелъ пѣшкомъ. — Графиня меня не приняла... — На завтра я сдѣлалъ ту-же попытку и такъ-же неудачно. Ьечеромъ я съ трудомъ упросилъ свою сестру Настю съѣздить къ Танѣ и перегово-рить съ ней. — Я ѣду точно преступница какая-то, и, если я тамъ встрѣчусь съ графиней, я прямо скажу, что я твоя сестра! — заявила она мнѣ передъ отъѣздомъ. — Но, къ счастыо, она графини у Тани не видѣла и привезла мнѣ нѣсколько Таниныхъ со-вѣтовъ, изъ которыхь я воспользовался тѣмъ, ко-торый привелъ меня къ вамъ, въ Красное Село. — И отлично сдѣлали! — сказалъ графъ Ропшинъ, съ видимымъ наслажденіемъ допивая небольшими глотками играющее топазами вино. Въ это время въ вокзалъ ворвалась трескучая мѣдь кавалерійскаго оркестра. Вблизи, пересѣкалъ желѣзную дорогу гусарскій полкъ на вороныхъ лошадяхъ. — Это Елисаветградцы готовятся къ смотру Своего Шефа, — пояснилъ графъ Ропшинъ. — 57 Говорятъ, что на парадѣ Сама Великая Княжна*) проведетъ Свой полкъ передъ Государемъ! — до-полнилъ онъ свои слова съ торжественностыо въ голосѣ. Суконниковъ съ любопытствомъ наблюдалъ, какъ вороные эскадроны, на пригоркѣ, одинъ за другимъ исчезали въ густой тучѣ сѣрой пыли, изъ которой, временами рѣзко вырывались, какъ голуби изъ садка, отдѣльныя ноты полкового марша, но всѣ его думы были далеко въ Москвѣ, около молодой жены. XVII „Человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ". — Итакъ, — диспозиція готова! Остается при-вести ее въ исполненіе... — весело сказалъ Ропшинъ Суконникову, когда обратный петербургскій поѣздъ вынырнулъ изъ віадука со стороны Дудергофа и паровозъ, выпустивъ клубъ бѣлаго пара, далъ протяжный свистокъ. Суконниковъ намѣревался отвѣтить Ропшину любезной фразой, но, не найдя для передачи своего настроенія подходящихъ словъ, только крѣпко по-жалъ ему руку. Поѣздъ, простоявъ въ Красномъ Селѣ одну минуту, судорожно рванулся съ мѣста, быстро прибавляя ходъ и стройная фигура Ропшина, сто-явшая на платформѣ, стала быстро уменьшаться въ размѣрахъ и вскорѣ совсѣмъ скрылась изъ поля зрѣнія Суконникова, заволоченная паровоз-нымъ дымомъ, *) Ольга Николаевна. 58 Большая часть пассажировъ вагона, въ кото-рый сѣлъ Суконниковъ, были офицеры. Они оживленно говорили о предстоящихъ скачкахъ, упоминая фамиліи офицеровъ-спортсме-новъ, и называли цѣлый рядъ лошадей съ англій-скими именами. Многихъ техническо-спортивныхъ словъ Су-конниковъ совсѣмъ не понималъ. Онъ забился въ уголъ вагона... Въ окнѣ мелькали кочковатыя торфяныя болота съ тощими чахлыми березками и плакучія ивы у полотна... „Диспозиція", о которой говорилъ Ропшинъ при прощаніи, состояла въ томъ, что онъ попро-ситъ графиню, чтобы она, на время своей поѣздки заграницу, на воды, въ Висбаденъ, куда она ѣздила каждую осень, оставила Таню въ деревнѣ, потому что онъ самъ хочетъ пріѣхать въ деревню отдох-нуть и поохотиться, а иначе не пріѣдетъ. — Съ отъѣздомъ шашап все само собой образуется и дальнѣйшіе переговоры съ ней я беру на себя! — сказалъ Ропшинъ. — Это святая ложь для ея же пользыі — добавилъ онъ такъ задушевно и тепло, что въ душѣ Суконникова всѣ надежды и счастье слились въ одно торжественное чувство и все кругомъ стало свѣтло и радостно... Съ этимъ чувствомъ Суконншсовъ пріѣхалъ въ Петербургъ, переѣхалъ съ Балтійскаго вокзала на Николаевскій и вечеромъ уѣхалъ въ Москву. Въ августѣ все, дѣйствительно, „образовалось", но совсѣмъ не такъ, какъ это предполагали Роп-шинъ и Суконниковъ. 59 XVIII „Итакъ, что Богъ сочеталъ, того человѣкъ да не разлучитъ". Ев. отъ Матѳея, 19, 6. Въ концѣ августа, незадолго до Бородинскихъ торжествъ, на которыя была приглашена графиня, какъ статсъ-дама и правнучка одного изъ >бптыхъ въ Отечественную войну генераловъ, Таня сидѣла у себя въ будуарѣ и грустно перечитывала влю-бленныя письма своего „соломеннаго" мужа. Заслышавъ въ сосѣдней гостиной торопливые шаги графини, она быстро вложила связку писемъ въ кожаный бюваръ, взяла со стола первую попав-шуюся книгу и, раскрывъ ее наугадъ, сѣла къ окну. Графиня вошла къ Танѣ разсерженная... Это Таня сразу замѣтила по ея дрожаіцему подбородку. Графиня молча сѣла въ кресло. Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи. — До меня, знаешь, дошли странные слухи... — начала графиня, раскачивая на шнуркѣ свой чере-паховый лорнетъ. Сердце у Тани упало... — Одна барышня нашего круга тайно обвѣн-чалась (на этихъ словахъ графиня сдѣлала ударе-ніе) съ однимъ студентомъ... Я хотѣла спросить тебя, — не знаешь-ли ты ее случайно? — и гра-финя пристально посмотрѣла на Таню въ лорнетъ. Таня покраснѣла и опустила глаза... Скрывать-ся было нельзя... — Знаю... — Можетъ быть, ты даже разскажешь почем>г она такъ сдѣлала? Таня замялась. — Она любила... — Скажите, пожалуйста, какія африканскія страсти! — иронически перебила ее графиня, — подумаешь, какая пылкая любовь! 60 — Она знала, что ей этого не разрѣшатъ, — тихо сказала Таня. — И поэтому пошла на ложь, на обманъ... Прекрасно! Таня молчала, низко опустивъ голову. — Куда-же молодые уѣхали послѣ свадьбы? — строго спросила, помолчавъ графиня. — Они разъѣхались! — Куда? — Она къ... тетѣ, а онъ къ себѣ, домой! — Прямо изъ подъ вѣнца? — Да. Только заѣхали на минуту въ гимназію... Графиня подняла на Таню лорнетъ. — И никогда больше не встрѣчались? — неувѣренно спросила она. — Никогда! На лицѣ графини промелькнула тѣнь удивлен-наго недовѣрія. — Скажи мнѣ, Татьяна, ты... говоришь правду? Таня подняла на графиню свои ясные глаза. Такіе глаза не могли лгать... — Я, всетаки, никогда не думала, что вы оба такъ глупы! — сказала, улыбнувшись графиня. — Дай знать этому... твоему мужу, чтобы онъ пріѣхалъ ко мнѣ! Я въ этомъ шалопаѣ всетаки не ошиб-лась!.. — дополнила она, поднимаясь съ кресла. Суконниковъ только наканунѣ вернулся изъ Краснаго Села къ себѣ, въ Москву. Онъ занималъ двѣ неболыпихъ комнаты въ Третьяковскомъ пе-реулкѣ. Раньше онъ жилъ вмѣстѣ съ своей сестрой у тетки, и переѣхалъ, потому что тамъ было шумно, и трудно заниматься. Спальня замѣняла Суконни-кову кабинеть, а другая комната была гостиная со старинной, хозяйской, купеческой мебелыо смѣ-шаннаго стиля. Кромѣ низкой кровати, въ спальнѣ стоялъ столъ, заваленный книгами, на которомъ лежалъ 61 пожелтѣвшій человѣческій черепъ, зіявшій пустотой глазныхъ впадинъ, и на небольшомъ столѣ помѣ-щался самоваръ съ посудой. Въ углу висѣла по-чернѣвшая отъ времени старинная икона, совсѣмъ не гармонировавшая со свѣжестью красокъ боль-шого портрета Тани, наклонившагося надъ столомъ. Суконниковъ занимался химіей, когда къ нему вь дверь постучали. Онъ, нехотя, всталъ и открылъ запертую дверь. Передъ нимъ стоялъ Ропшинскій выѣздной лакей, который передалъ ему конвертъ. Недоумѣвая, Суконниковъ вскрылъ конвергъ и нашелъ въ немъ Танину записку. Таня писала: „все открылось! Пріѣзжай не-медленно, — тетя хочетъ тебя видѣть! Не падай духомъ!" — Я сейчасъ буду! — сказалъ Суконниковъ выѣздному, не глядя на него, боясь, чтобы онъ не замѣтилъ охватившаго его волненія. Суконниковъ быстро, но тщательно переодѣлся и поѣхалъ на Поварскую. Графиня приняла Суконникова въ своемъ кабинетѣ. Она, наклоненіемъ головы, предложила ему кресло противъ себя за письменнымъ столомъ. Прищуривъ глаза, она нѣкоторое время смо-трѣла на него. — Что-же это вы натворили, молодой чело-вѣкъ? — спросила она его послѣ молчанія, тономъ напускной строгости. Суконниковъ нанизывалъ мысль, чтобы въ возможно скромныхъ тонахъ объяснить графинѣ свою женитьбу, но графиня опередила его. — Про вашу свадьбу я узнала случайно отъ архимандрита Донского монастыря и благодарите его за то, что онъ внушилъ мнѣ христіанское сми-реніе — „кого Богъ соединяетъ, люди не могутъ 62 разлучить!" — привела графиня своими словами евангельскій текстъ. — Я нѣсколько разъ, графиня, искалъ путей къ вашему сердцу, но... — Но рѣшили обойтись безъ него!.. — оста-новила его графиня. Суконниковъ замолчалъ. Молчала и графиня... Неожиданно ея мысли перенеслись въ далекое прошлое... Она видитъ себя въ выпускномъ классѣ „лиловыхъ" Екатерининскаго института... Холодное, сѣверное, зимнее солнце бросаетъ сквозь два яруса оконъ ярко-ослѣпительные лучи на блестяіцій паркетъ огромнаго бѣлаго зала... Посреди зала, высоко поднявъ голову, стоитъ статный красавецъ-кавалергардъ въ латахъ и держитъ на сгибѣ лѣвой руки серебряную каску съ орломъ... — „Графъ Ропшинъ — Наташу Пѣнскую!" — слышитъ она сдержанный шопотъ среди подругъ и съ робкой нерѣшительностью перебѣгаетъ залъ. Дальше все, какъ вь туманѣ... Реверансъ, улыбка графа, мѣсто у колонны и онъ рядомъ, конфекты и тихій, какъ журчаніе ручья, разговоръ, изъ котораго она понимаетъ только то, что онъ пріѣхалъ къ ней по порученію ея отца, важнаго генерала, недавно уѣхавшаго изъ Петербурга вь Туркестанъ, къ подножію таинственнаго и далекаго Памира. Дальше, — выпускъ... Знакомая семья въ Павловскѣ... Осторожное ухаживаніе графа... Болѣе рѣшительное... Признаніе... Первый поцѣлуй... По-цѣлуи безъ счета... Свадьба, счастье и... блаженство, блаженство... Графиня очнулась, какъ отъ сна. — Сегодня вы поѣдете вмѣстѣ съ Таней въ Ячменово! Идите къ ней, — она васъ ждетъ! — сказала она Суконникову ласково и улыбнулась ему улыбкой прошлаго — легко и радостно. 63 XXVII „Не вѣкъ дѣвицей вѣковать... „Пора гнѣздо устроить..." А. С. Пушкинъ. Пришла осень съ вѣтрами и дождемъ. Лѣсъ шумѣлъ и было уже совсѣмъ недалеко до снѣжныхъ зимнихъ бурь. По ночамъ были сильные заморозки и утромъ все было бѣло отъ инея. Погода была дурная и Суконниковы большую часть времени проводили въ комнатахъ обширнаго ячменовскаго дома, въ которомъ прожило не одно родственное поколѣніе и въ которомъ пахло тѣми честными фамильными традиціями и воспомина-ніями, которыми такъ гордились Ропшины. Хотя не все въ домѣ было изящно, стильно и красиво, но за то все было прочно, удобно и внушало уваженіе къ старинѣ. Когда, вечеромъ, на черныхъ окнахъ отра-жался огонь горящаго камина, и по глянцевитымъ стекламъ непрерывными дорожками сбѣгали дожде-выя капли, молодые супруги забирались въ уголъ, въ которомъ на самотканомъ коврѣ стоялъ ста-ринный клавесинъ. Тамъ они тихо вели свои задушевныя бесѣды, засиживаясь за полночь, и эти бесѣды часто опре-дѣляли многое въ ихъ чувствахъ и мысляхъ... Въ одинъ изъ ненастныхъ дней ноября Таня получила отъ Кэтъ письмо послѣ значительнаго перерыва, Въ этомъ письмѣ Кэтъ сообщала Танѣ, что ея отецъ, сэръ Смитъ, скоропостижно умеръ на пароходѣ по дорогѣ въ Маниллу, что надъ его огромнымъ состояніемъ, временно, до ея совершен-нолѣтія, которое, по американскимъ законамъ, 64 наступаетъ въ 18 лѣтъ, назначена правительствен-ная опека и что она, весной, по окончаніи колледжа, воспользуется тѣмъ, что будетъ совершеннолѣтней и пріѣдетъ въ Россію, чтобы быть съ Таней и, чтобы ознакомиться съ огромной страной, которую она знаетъ только по книгамъ. Дальше Кэтъ писала, что она уже выразила опекѣ свое желаніе, чтобы для нея былъ купленъ въ Петербургѣ „отдѣльный домъ" („отдѣльный домъ" было зачеркнуто и надписано „особнякъ"), въ который просила перевезти изъ Бостонскон виллы всю ея обстановку. „У меня все будетъ бѣлое, — домъ, автомобили, экипажи, лошади и яхта на Невѣ!" фантазировала Кэтъ. — Совсѣмъ больница! — смѣялся Танинъ мужъ. — Это просто ея любимый цвѣтъ, — бѣлый, — защищала Таня свою подругу отъ его нападокъ. XX На Рождество къ молодымъ Суконниковымъ собрались гости. Пріѣхала Настя и неожиданно въ сочельникъ пріѣхали со станціи желѣзной дороги, совсѣмъ запорошенные снѣгомъ, графъ Ропшинъ и Щербининъ. Домъ оживился... Ропшинъ устраивалъ облаву. Онъ ѣздилъ въ лѣсъ, въ охотничыо избу, гдѣ собирались помѣ-щики и крестьяне сосѣднихъ деревень, чтобы сго-вориться о времени облавы, о томъ, какъ и откуда вести загонъ и о томъ, какъ лучше охватить весь участокъ лѣса отъ казеннаго бора, изъ котораго въ Ропшинскій лѣсъ перекочевали волки, ближе къ людскимъ селеніямъ. Приближался Новый 1913 годъ... 9 65 Молодой графъ поѣхалъ въ Москву, чтобы провести по традиціи вмѣстѣ съ матерью 1-ое ян-варя, день своихъ именинъ, а Суконниковы и Щербининъ остались въ Ячменовѣ, бѣгали на лыжахъ по занесеннымъ снѣгомъ перелѣскамъ и полямъ, и катались на салазкахъ съ горъ у Ячме-новскаго ручья. По вечерамъ составлялся импровизованный концертъ. ІЦербининъ игралъ на віолончели и Настя аккомпаннровала ему. Таня вспоминала американскія пѣсенки. Прошло нѣсколько дней... Было много послѣ полуночи, когда всѣ разо-шлись по своимъ спальнямъ. Таня въ ночной кофтѣ сидѣла передъ зер-кальнымъ трюмо и заплетала на ночь свои тяже-лыя косы. Суконниковъ, помѣстившись въ сторонѣ на пуфѣ, докуривалъ папиросу и наблюдалъ за ней. — Знаешь, Ваня! — не оборачиваясь къ мужу, сказала Таня, — я думаю, что наша Настя очень подошла-бы къ Щербинину... Была-бы хорошая пара... Какъ ты думаешь? — Что за фантазія! — улыбнулся Суконниковъ. — Увѣряю тебя! — Глупости. Онъ, — на много старше ея, убѣжденный холостякъ, офицеръ, а она, — дѣв-чонка, изъ купеческой среды и еще совсѣмъ жизни не знаетъ... Что у нихъ можетъ быть обіцаго? — А всетаки есть. — Стрижено — брито! — засмѣялся Сукон-никовъ. — Ты не смѣйся... Мы, женщины, это пони-маемъ лучше васъ, мужчинъ... Мы болѣе чутки... — и Таня, откинувъ косы назадъ, встала. — 0 чемъ ты думаешь? — спросила она мужа. — Смотрю на тебя! — Не насмотрѣлся! — улыбнулась Таня счаст-ливой улыбкой и, подойдя къ мужу, обвила его 113 шею руками и, приподнявшись на ципочки, вся трепещущая, прильнула щекой къ его губамъ... Ропшинъ вернулся въ Ячменово въ началѣ января. Онъ привезъ для Суконникова универси-тетское извѣщеніе о томъ, что ему, Суконникову, надлежитъ немедленно выѣхать въ заграничную командировку въ Берлинъ, куда онъ назначенъ ассистентомъ въ хирургическую клинику. Облава состоялась безъ Щербинина, — онъ провожалъ Настю и Суконниковыхъ до Москвы. 5* 67 ЧАСТЬ ВТОРАЯ 1 „Обильно печаль потекла среди земли Русской, — „Князи сами на себя крамолу ковалн..." „Слово о полку Игоревѣ". 21 февраля 1913 года! Прошло ровно триста лѣтъ съ тѣхъ поръ, когда въ Москвѣ „всей русской землей", въ періодъ полнѣйшаго упадка русской государственности, былъ избранъ царемъ молодой бояринъ изъ дома Романовыхъ — Михаилъ. Романовы дали Россіи цѣлый рядъ такихъ-же, какъ Она Сама, великихъ людей, создавшихъ ве-личайшую въ мірѣ Имперію съ необъятнымъ про-странствомъ одной шестой части всей земной суши, многолюдную, богатую, самобытную и непонятную за рубежомъ. Въ первый періодъ царствованія Романовской династіи яркой нитыо проходитъ эгоистическое соблюденіе Россіей своихъ національныхъ интере-совъ и полнѣйшее игнорированіе внутреннихъ европейскихъ дѣлъ. Этого не было только въ ко-роткое царствованіе Императора Петра III (Гол-штинскаго). 68 Но со смерти Императрицы Екатерины Вели-кой иг воцаренія Императора Павла I русскіе Импе-раторы рѣзко уклонились отъ пути Своихъ Великихъ Предковъ и непрерывнымъ и упорнымъ вмѣша-тельствомъ въ европейскія дѣла неосторожно создали въ Европѣ, на русской крови и золотѣ, рядъ сильнѣйшихъ государствъ, быстро занявшихъ въ отношеніи Россіи враждебное положеніе. Въ сторонѣ отъ этихъ Императоровъ стоитъ мощная и величественная фигура Императора Але-ксандра 111, считавшаго, что весь міръ не стоитъ жизни одного захудалаго крестьянина Его обшир-ной Державы, и царствовавшаго всего 13 лѣтъ. Императоръ Николай 11 получилъ отъ Своихъ Предковъ тяжелое наслѣдіе, съ которымъ спра-виться онъ былъ не въ силахъ. Россіи нуженъ былъ великій Императоръ, — титанъ ума, воли и характера... Онъ такимъ не былъ... II Послѣ суровой зимы 1912-1913 гг. въ Гіе-тербургѣ потеплѣло въ мартѣ... Въ началѣ апрѣля въ городѣ запахло весной, т. е. сложнымъ запахомъ испареній торцовыхъ мостовыхъ, сырости и дыма плавящагося асфальта. Гвардія готовилась въ концѣ апрѣля высту-пить въ Красное Село и съ нетерпѣніемъ ожидала того времени, когда ей на смѣну придутъ изъ провинціи армейскіе полки. Графъ Ропшинъ, задержавшись въ ротѣ, вы-шелъ изъ казармъ на улицу, нѣкоторое время постоялъ въ раздумьи и потомъ рѣшительно направился въ сторону Невскаго проспекта. Въ толпѣ людского потока онъ пересѣкъ Невскій и вышелъ къ Фонтанкѣ. 69 Ропшинъ былъ въ скверномъ расположеніи духа. Это сразу было видно по его сумрачному лицу. Онъ нервно прикусывалъ кончики своихъ короткихъ усовъ и щурилъ свои большіе голубые глаза. Онъ зло посмотрѣлъ на парныхъ часовыхъ-кавалергардовъ, стоявшихъ, какъ изваянія, у зо-лоченой рѣшетки Аничкинскаго дворца, которые, какъ ему показалось, не одновременно подняли свои тяжелые палаши, отдавая ему честь, недо-вольно сдвинулъ свои тонкія брови и перешелъ на другую сторону улицы. Настроеніе у Ропшина испортилось еще въ полку... Тотъ отпускъ, которымъ онъ хотѣлъ восполь-зоваться, чтобы провести мѣсяцъ въ Ячменовѣ, по выраженію полкового адъютанта, улыбнулся ему, потому что роту,- въ которой служилъ Роп-шинъ, принималъ для ценза штабной офицеръ и Ропшинъ понималъ, что въ зтомъ случаѣ оставить роту было невозможно. Кромѣ того, на экзаменѣ молодыхъ солдатъ, съ которыми Ропшинъ такъ старательно занимался цѣлую зиму, одинъ чувашъ сказалъ, что кеньги*) даются часовому для того, чтобы часовой не могъ уйти съ поста. Этотъ нелѣпый солдатскій отвѣтъ оконча-тельно вывелъ Ропшина изъ себя. Идя по Невскому проспекту, онъ злился и на воинскихъ начальниковъ, которые присылаютъ въ гвардію „такихъ дуракѳвъ", и на штабъ кор^пуса, который на разбивкѣ новобранцевъ въ Михайлов-скомъ манежѣ назначилъ чуваша-брюнета въ полкъ, который составлялся изъ блондиновъ, и даже на полкового командира, который по мнѣнію Ропшина, несправедливо подѣлилъ инородцевъ по ротамъ, давши ихъ въ его роту больше, чѣмъ въ другія... * Глубокія, тяжелыя, кожаныя калошя. 70 — Какъ, однако, фамилія атого „момента", который принимаетъ нашу роту и этимъ лишилъ меня отпуска? — сталъ вспоминать Ропшинъ, проходя мимо Александринскаго театра. — Помню, что адъютантъ назвалъ какую-то тяжеловѣсную, нѣмецкую, трехъэтажную фамилію... — и Ропшинъ напряженіемъ памяти выдавилъ: — фонъ Маквицъ-Эрнсбергъ. Думая о томъ, какъ много нѣмцевъ служитъ въ гвардіи, онъ вошелъ въ подъѣздъ Европейской гостиницы. Войдя въ обѣденный залъ, онъ окинулъ его привычнымъ взглядомъ ежедневнаго посѣтителя и, довольный тѣмъ, что никого изъ знакомыхъ не было, сѣлъ къ столу въ нишу за цвѣточный жардиніеръ. Къ Ропшину сейчасъ-же поспѣшилъ метръ-д'отель съ лакеемъ, держащимъ на подносѣ въ кускѣ прозрачнаго льда разноцвѣтныя водки. III Послѣ завтрака Ропшинъ рѣшилъ зайти въ музей Императора Александра III, виднѣвшійся сквозь молодую весеннюю зелень Михайловскаго сквера. Въ этомъ музеѣ, гдѣ были собраны лучшія картины извѣстныхъ русскихъ художниковъ, онъ бывалъ часто. Ему нравились эти большіе залы бывшаго дворца, увѣшанные шедеврами русской живописн, нравилось стоять передъ большими полотнами н находить въ нихъ все новыя и новыя достоинства, нравилось просто сидѣть въ сторонѣ и наблюдать за посѣтителями, изъ которыхъ большинство были провинціалы, пріѣхавшіе въ Петербургъ по дѣламъ и выкроившіе время не столько для того, чтобы 113 осмотрѣть рѣдкое собраніе картинъ, сколько для того, чтобы потомъ этимъ хвастаться дома, въ какомъ-нибудь глухомъ захолустьѣ. Ропшинъ медленно прошелъ всѣ залы и, задержавшись больше обыкновеннапэ въ Вереща-гинской галлереѣ, вернулся въ первый залъ. Онъ сѣлъ у окна передъ картиной Маковскаго „Праздникъ въ Каирѣ". Это полотно его всегда поражало искусствомъ исполненія, — столько въ немъ было свѣта, зноя н красокъ!.. Когда Ропшинъ, полуобернувшись, смотрѣлъ на картину, которая ему такъ нравилась, въ залъ вошла скромно-одѣтая дѣвушка и, обведя взглядомъ немногочисленныхъ посѣтителей, сѣла недалеко отъ Ропшина. Она, видимо, ждала кого-то, потому что часто смотрѣла на входную дверь. — Любовное свиданіе! — подумалъ Ропшинъ, взглянувъ на нее, въ то время, когда ея глубокіе, черные глаза остановились на немъ и напомнили ему что-то далекое, прошлое... Глаза дѣвушки выразили удивленіе, она ихъ быстро отвела и замѣтно покраснѣла. — Что за исторія? — подумалъ Ропшинъ, — ■ она меня знаетъ!.. — Но напрасно онъ напря-галъ память, — онъ никакъ не могъ воспроизвести ту обстановку, при которой онъ видѣлъ эту кра-сивую дѣвушку и потому не могъ ее вспомнить. Одно слово разъяснило все... Къ дѣвушкѣ подошелъ молодой человѣкъ съ длинными прядями волосъ, зачесанными назадъ, съ болыиимъ бантомъ, вмѣсто галстука, нѣсколько пестро одѣтый, какъ обыкновенно одѣваются ху-дожники, и сказалъ: — Дора... То, что дальше говорилъ „художникъ", Роп-шинъ не слышалъ... Онъ даже не видѣлъ, какъ „художникъ" ушелъ... 72 Въ его памяти, какъ на фотографической пластинкѣ, ясно отпечатлѣлась его ссора съ ула-номъ Несвижскимъ въ вагонѣ Николаевской же-лѣзной дороги и женщина полусвѣта, бросившаяся къ улану при его угрожающемъ движеніи въ купэ. Эти черные, глубокіе глаза принадлежали ѳтой женщинѣ.,. Вѣроятно, дѣвушка замѣтила произведенное ею впечатлѣніе, быстро встала и вышла изъ зала. Ропшинъ бросился за ней... Онъ обошелъ весь музей, но нигдѣ ее не нашелъ... IV „Я забуду жизнь свою и грезы, „Я уйду отъ страстнаго экстаза, „Стану чище ласковой березы, „Стану тверже яснаго алмааа. Р. Якушева. Доротея (Дора) Новицкая была дочерью цир-ковой наѣздницы — испанки и атлета-борца изъ Варшавы, и родилась въ Москвѣ, когда ея отецъ гастролировалъ въ циркѣ Никитина. Своихъ родителей Дора не помнила. Они ѣздили по Европѣ и не разъ бывали въ Америкѣ, — въ то время, когда ихъ маленькая дочь^ жила у своей тетки въ Яблони, подъ Варшавой, гдѣ у этой тетки былъ небольшой домъ съ огородомъ. Когда Дорѣ было пять лѣтъ до Яблони дошли слухи о томъ, что ея родители погибли въ какомъ-то кораблекрушеніи у береговъ Средиземнаго моря; когда-же Дорѣ исполнилось десять лѣтъ и умерла ея тетка, Дора осталась на всемъ свѣтѣ одна. Варшавскій дамскій комитетъ помѣстилъ Дору въодно изъ отдѣленій большой французской фирмы 73 дамскихъ нарядовъ и этимъ ограничилъ о ней свои заботы. Вскорѣ это отдѣленіе перевело хорошенькую дѣвочку съ новыми товарами въ Петербургъ, въ главный магазинъ, въ которомъ Дора училась говорить по французски, чтобы быть продавщицей. Но продавщицей ей быть не пришлось... Въ 16 лѣтъ ее обманулъ обѣщаніемъ же-ниться на ней приказчикъ сосѣдней галантерейной фирмы и это не столько огорчило Дору, сколько озлобило ее. Она оставила магазинъ и, благодаря своей привлекательной наружности, поступила хо-ристкой въ загородный садъ. Черезъ мѣсяцъ она уже исполняла на эстрадѣ испанскій танецъ съ кастаньегами и пунцовой розой въ зубахъ, черезъ два — чардашъ въ ко-роткой юбкѣ и сафьяновыхъ сапожкахъ со шпорами, и стала танцовщицей. Вращаясь въ кругу петербургской золотой молодежи, она стала присматривать себѣ покро-вителя, участвуя въ кутежахъ и приглядываясь къ людямъ. Въ этотъ періодъ ея жизни на ея горизонтѣ появился уланъ Несвижскій, который предложилъ ей связь, но Дора, боясь его невоздержаннаго и вздорнаго характера, держалась отъ него далеко. Это выводило улана изъ себя. Какъ-то, Несвижскій предложилъ Дорѣ по-ѣхать въ Саблино къ цыганамъ. Дора согласилась при условіи взять съ собой одну изъ шансонетокъ. Несвижскій на это пошелъ съ неудовольствіемъ. Въ таборѣ много пили. Тамъ Несвижскій по-требовалъ отъ Доры рѣшительнаго отвѣта. Дора отвѣтила отказомъ. На обратномъ пути въ Петербургъ, Несвиж-скій демонстративно не захотѣлъ съ ней ѣхать въ купэ и, мрачный и злой, остался стоять на вагон-ной площадкѣ. Въ купэ ѣхалъ молодой гвардейскій офицеръ. 74 Онъ Дорѣ понравился, — высокій, стройный, голубоглазый блондинъ. Держапъ себя „строго" и не только не заговаривалъ, но даже не смотрѣлъ на нее. Что было дальше Дора помнила смутно, — все было такъ дико и несообразно, что не уло-жилось въ ея затуманенной головѣ!.. Несвижскій вызвалъ молодого офицера на дуэль... Черезъ нѣсколько дней дуэль состоялась... Несвижскій былъ убитъ, а молодой офицеръ — тяжело раненъ... Этотъ случай произвелъ на Дору ошеломляю-іцее впечатлѣніе и у нее начался душевный пере-ломъ... Ей показалось, что со всего, что ее окружало, слиняли краски и все ей представилось въ своей настоящей, безобразной наготѣ... Ей вспомнилась старая варшавская набожная тетка и Дора пошла въ католическое подворье св. Екатерины, чтобы излить свои грѣхи у оконца монаху-исповѣднику. Исповѣдникъ настойчиво призвалъ ее къ по-каянію... Дора смѣло оставила шантанную эстраду... Никакого ремесла она не знала. Она долго думала, что ей дѣлать, пока не рѣшилась поступить натур-щицей въ Академію Художествъ, гдѣ ее скоро оцѣнили за скромность и за классически правиль-ныя формы ея красиваго тѣла. Она стала позировать художникамъ и этимъ жить. Но молодой гвардейскій офицеръ, ѣхавшій съ нею въ купэ (графъ Ропшинъ, какъ она узнала потомъ) еще долго, какъ искушеніе, являлся ея воображенію и тогда она, по совѣту своего духов-ника-ксендза, отгоняла его чарующій призракъ покаяніемъ. 75 XXVII Въ одинъ изъ дней начала мая большой двух-трубный нѣмецкій пароходъ, вошелъ въ устье Невы и съ грохотомъ цѣпей бросилъ якоря у Николаев-скаго моста. На командномъ мостикѣ вмѣстѣ съ капита-номъ стоялъ старый финнъ-лоцманъ, приведшій пароходъ изъ Кронштадта въ Петербургъ по Мор-скому каналу, и, указывая рукою вверхъ по Невѣ объяснялъ, что оттуда должны прибыть таможеи-ныя власти. И, дѣйствительно,вскорѣ у Васильеостровскаго берега показался небольшой катеръ, который, ла-вируя между стоящими на якоряхъ судами, быстро приближался, оставляя за собой жемчужную нитку пѣны. Онъ, то скрывался за огромными дровяными баржами, то снова показывался изъ за пароходовъ и неуклюжихъ землечерпательныхъ машинъ, не убавляя своего быстраго хода, и невольно обратилъ на себя вниманіе стоявшей на верхней палубѣ вы-сокой рыжевато-золотистой дѣвушки, все времи ежившейся въ легкомъ дорожномъ сакѣ отъ свѣ-жести, поднимавшейся съ Невы. По голубому теченію рѣки, блестя и играя на яркомъ солнцѣ, неслись, какъ послѣднее воспо-минаніе зимы и морозовъ, рѣдкіе куски ладожскаго льда. Но, несмотря на то, что было свѣжо, дѣвушка не уходила съ палубы... Ее занимало все кругомъ... И ледъ, который шелъ по Невѣ пъ то время, когда виднѣвшіеся городскіе скверы были одѣты въ нѣжную листву, и нигдѣ не виданныя ею гран-діозныя гранитныя набережныя, и роскошныя зданія, и купола церквей, горѣвшіе золотомъ, и перебро-шенный черезъ рѣку громадный мостъ... 76 Когда катеръ подошелъ къ лѣвому борту и изъ него поднялись на пароходъ по трапу какіе-то люди, она перевела любопытный взглядъ своихъ карихъ глазъ на многочисленные ялики, отовсюду спѣшившіе къ пароходу между льдинами. — Зима лѣтомъі — подумала дѣвушка. — Ваши документы! — услышала она за собой голосъ по-французски, и, обернувшись, увидѣла чиновниковъ, повѣрявшихъ паспорта н производя-щихъ таможенный досмотръ. Дѣвушка достала изъ дорожной сумки свой заграничный паспортъ. — Я говорю по-русски! — сказала она чи-новнику. — Вы — русская? — Нѣтъ, — я американка! — Но бывали въ Россіи? — Нѣтъ! Чиновникъ поправилъ пенснэ и развернулъ документы. — Катерина-Агнесса-Анна Смитъ, 18 лѣтъ, дочь эсквайра изъ Нью-Іорка, — прочелъ онъ сухо. — Васъ вчера у таможни ждалъ экипажъ, но по Невѣ шелъ такой густой ледъ, что всѣ пароходы были задержаны въ Кронштадтѣ, а се-годня вы пришли раньше времени... — добавилъ онъ, выходя изъ своего служебнаго тона. — И сейчасъ тамъ стоитъ пролетка на бѣлой лошади! — почтительно вмѣшался въ разговоръ своего начальника старый вахтеръ. — Значитъ, — догадался... пріѣхалъ... — одо-брительно замѣтилъ чиновникъ и пошелъ далыпе. Кэтъ осталась на палубѣ и поднесла къ гла-замъ небольшой морской бинокль. У верфи разво-рачивался изящный крейсеръ. На его кормѣ она прочла славянскую вязь: „Аврора". Кэтъ посмотрѣла, какъ крейсеръ развернулся и, придерживая правой рукой поля своей фетровой шляпы, спустилась внизъ, въ свою каюту. 77 XXVII Хотя Кэтъ и писала изъ Гамбурга, гдѣ она ожидала парохода въ Петербургъ, своему управляю-щему каменноостровскимъ домомъ, чтобы никто, кромѣ кучера, ее не встрѣчалъ, — но теперь въ душѣ она жалѣла объ этомъ... Огромный, незнакомый городъ и она одна... Никого знакомыхъ... Таня съ мужемъ въ Берлинѣ и пріѣдетъ осенью... Не съ кѣмъ даже посовѣто-ваться!.. Всѣ таможенныя формальности были быстро закончены и Кэтъ вышла на подъѣздъ. У подъѣзда стояла пролетка съ сѣрымъ рысакомъ. Она поманила рукой. Бородатый кучеръ тро-нулъ вожжами и подалъ... Кэтъ поздоровалась съ кучеромъ и окинула взглядомъ узкую пролетку и рысака. — Выѣздъ мнѣ нравится! Очень нарядная лошадь! — сказала она, поглаживая рысака по гривѣ, когда онъ въ нетерпѣніи билъ копытомъ торцовую мостовую. Если бы Кэтъ была болѣе наблюдательной, то она не могла бы не замѣтить, что ея слова вызвали на лицѣ кучера нѣкоторое недоумѣніе. Кэтъ удобно помѣстилась въ пролеткѣ... Рысакъ на тугихъ вожжахъ выѣхалъ, горя-чась, изъ воротъ и повернулъ направо. Пролетка миновала красное зданіе Биржи и проѣхала Двор-цовый мостъ. Повернувъ налѣво у Зимняго дворца, рысакъ понесся по Набережной. Не зная Петербурга, Кэтъ не обратила внима-нія на то, что кучеръ не свернулъ на Троицкій мостъ, чтобы ѣхать на Каменноостровскій, а пол-ной рысыо проѣхалъ мимо памятника Суворову, Мраморнаго дворца и Лѣтняго сада и задержался только на Литейномъ проспектѣ, потому что дорогу пересѣкала батарея легкой артиллеріи. 78 — Господа юнкера въ лагерь выступаютъ, — полуобернулся кучеръ къ Кэтъ, какъ-бы оправды-вая невольную остаиовку. Михайловскіе юнкерасъ наивно-добродушнымъ видомъ разглядывали Кэтъ и ей стоило большого труда оставаться серіозной подъ этимъ перекрест-нымъ обстрѣломъ многихъ юношескихъ глазъ и она опустила рѣсницы. Послѣ прохода батареи пролетка тронулась дальше и остановилась у одного изъ домовъ на Кирочной. Кэтъ осмотрѣла фасадъ дома, который ей показался слишкомъ обыкновеннымъ, и вошла въ вестибюль. — Меня ждутъ? — спросила она швейцара. — Со вчерашняго дня еще ждутъ! — небрежно отвѣтилъ швейцаръ, снимая съ нея дорожный сакъ. — Онъ не особенно вѣжливъ! — подумала про него Кэтъ и по широкой лѣстницѣ вбѣжала наверхъ и очутилась въ гостиной. Въ полутемной гостиной никого не было. Въ углу у оконъ, завѣшанныхъ по краямъ полосами тяжелой и пестрой ковровой матеріи восточнаго рисунка, стояла такая-же низкая мягкая мебель. У противоположной стѣны помѣщалась тахта и пуфы. По стѣнамъ были развѣшаны ковры и большой серебряный „хоросанъ" покрывалъ полъ. Кэтъ не успѣла подумать, гдѣ находится ея бѣлая бостонская мебель „рококо", которую еще сэръ Смитъ выписалъ для нея изъ Парижа, какъ въ дверяхъ сосѣдней комнаты показалась фигура въ синемъ фартукѣ. Кэтъ, освоившись съ темнотой гостиной, уви-дѣла, что эта фигура принадлежитъ молодому человѣку съ улыбающимися глазами, съ подстри-женными усами и бородкой „к ГНепгі IV" и что прядь темныхъ волосъ ниспадаетъ у него на вы-сокій лобъ. 79 — Наконецъ-то! Мы васъ такъ ждемъ! — услышала Кэтъ его веселый голосъ. — Вы какъ-разъ застали насъ за работой, — продолжалъ онъ, внимательно разглядывая ея стройную фигуру и жестомъ руки приглашая ее въ комнату, изъ ко-торой онъ вышелъ. Въ то время, когда Кэтъ переступила порогъ двери, —- она остолбенѣла... Комната, въ которую она вошла, представляла изъ себя стеклянный фонарь. Въ простѣнкахъ между большими венеціанскими окнами висѣли оконченные и неоконченные картины и этюды. Пахло скипидаромъ и красками... Посреди комнаты стоялъ мольбертъ и въ сторонѣ, на возвышеніи, на имитаціи тигровой шкуры полулежала совершенно обнаженная жен-щина. Она полулежала въ нозѣ страстнаго призыва, протягивая правой рукой винный кубокъ, но все ея нѣжно-матовое лицо было спокойно, а черные глаза съ удивленіемъ устремились на Кэтъ. Какъ кроликъ, который съ ужасомъ смотритъ иа удава, не думая о спасеніи, такъ Кэтъ смотрѣла на раскинувшуюся женщину. Художникъ этого не замѣчалъ... Онъ съ довольнымъ видомъ потиралъ руки и говорилъ натурщицѣ: — я вижу, что централь-ная фигура моихъ „Вакханокъ" будетъ велико-лѣпна... Рыженькая... Нѣжно-розовый оттѣнокъ кожи... Сложена, какъ богиня... Не правда-ли, Дора? Кэтъ стояла растерянная... Она что-то пробормотала и, закрывъ лицо руками, въ изнеможеніи опустилась на диванъ. Въ то время, когда полуодѣтая Дора заботливо суетилась около Кэтъ и объясняла ей, что она находится въ студіи художника Лачинова, въ квар-тирѣ его дяди, сибирскаго золотопромышленника, 80 живущаго постоянно на Ривьерѣ съ больной женой, и что художникъ въ настоящее время пишетъ конкурсную картину „Пиръ вакханокъ", для кото-рой ожидалъ изъ Кронштадта новую натурщицу, — самъ художникъ Лачиновъ, недоумѣвающій и рас-терянный, отправился въ людскую для объясненія съ кучеромъ. — Откуда ты мнѣ эту барышню привезъ? — набросился онъ на него. — Вы-же мнѣ, баринъ, сами наказывали, чтобы я ждалъ у таможни! —оправдывался кучеръ. — Вѣрно! — И чтобы я доставилъ ту барышню, которая придетъ съ парохода. — Вѣрно! — Такъ оно и было! — Не можетъ этого быть, — это другая! — Это ужъ не могимъ знать, — которая пришла, такую и привезъ!.. —■ Ничего не понимаю! — рѣшилъ худож-никъ. — А жаль, — рѣдкая модель!.. Лучшей не найти! — думалъ онъ, возвращаясь въ студію, оцѣнивая Кэтъ, какъ натурщицу, для своей картины. Черезъ часъ Дора отвезла Кэтъ въ ея особ-някъ на Каменноостровскій. VII Бѣлая, сѣверная, лѣтняя ночь... Кэтъ полулежала въ лонгшезѣ на открытой террасѣ, выходившей на проспектъ, и ей казалось, что сошлись двѣ зари, но блѣдный предразсвѣтный сумракъ утренней зари все никакъ не могъ раз-сѣяться и дрожалъ фантастическимъ свѣтомъ. е 81 По проспекту непрерывной вереницей тяну-лись экипажи и слышались гудки автомобилей, мѣрные удары конскихъ подковъ о мостовую и окрики кучеровъ. Городъ и ночыо продолжалъ лихорадочно жить, и чувство полнаго одиночества охватило Кэтъ. До сихъ поръ ея мысли были заняты тѣмъ, какъ она поѣдетъ въ Россію, но никогда она не думала о томъ, какъ она устроитъ въ ней свою жизнь. Это ей казалось простымъ... Дѣйствительность обманула ее... Она сознала, что путешествовать одной по незнакомой странѣ въ качествѣ туристки, — это еще не значитъ, что она ее будетъ знать и, кромѣ того, въ чемъ Кэтъ даже самой себѣ не хотѣла признаться, ее пугало ея одиночество. Она не знала на что рѣшиться!.. На бастіонной башнѣ Петропавловской крѣ-пости Екатерининскіе куранты гулко пробили пол-ночь и со старческимъ кряхтѣніемъ проиграли „Коль славенъ", а Кэтъ все еще не уходила съ террасы. Она подводила итогъ той мысли, которая ей неожиданно пришла въ голову при воспоминаніи о Дорѣ, такъ тепло и сердечно отнесшейся къ ней, совсѣмъ не зная ее, въ студіи художника... Она рѣшила утромъ поѣхать на Кирочную, чтобы повидаться съ ней. На Кирочной Доры не оказалось. — Та вак-ханка, для которой позировала Дора, была закон-чена и Кэтъ пришлось ѣхать по полученному адре-су на Выборгскую сторону въ одинъ изъ тѣхъ громадныхъ домовъ съ дешевыми квартирами, въ которыхъ густо ютится богема, состоящая въ боль-шинствѣ изъ студентовъ, курсистокъ и лицъ не-опредѣленныхъ профессій, нанимающихъ комнаты и углы отъ хозяекъ. 82 Съ американской рѣшительностыо Кэтъ уго-ворила Дору переѣхать къ ней и быть ея гидомъ-проводникомъ. Дора старательно отнеслась къ своимъ новымъ обязанностямъ. Кэтъ побывала съ ней въ Царскомъ, въ Павловскѣ, въ Петергофѣ и собиралась ѣхать на Ладожское озеро, когда Дора узнала, что въ двадцатыхъ числахъ мая предполагается въ Ко-стромѣ закладка памятника Дому Романовыхъ и что на это празднество собирается тамъ вся Цар-ская Семья. Дора уговорила Кэтъ поѣхать въ Кострому. Для этого нужно было имѣть пригласительные билеты. Эти билеты Кэтъ получила изъ американскаго посольства. VIII „Путешествіе, развивая умъ, облаго-раживаетъ человѣка". Екатерина II. (Изъ писемъ Вольтеру). „Люблю отчизну я, но странною любовью; „Не побѣдитъ ея разсудокъ мой! „Родина". М. Ю. Лермонтовъ. Маршрутъ въ Кострому былъ намѣченъ че-резъ Москву до Нижняго Новгорода по желѣзной дорогѣ, чтобы ѣхать дальше верхнимъ волжскимъ плесомъ на пароходѣ. Поѣздъ пришелъ въ Нижній Новгородъ рано утромъ. Макарьевская ярмарка гудѣла... Ея экзотика, краски и грандіозность ошело-мили Кэтъ, а Волга, Ока, древній городъ съ кре- 6* 83 млемъ, богатство, иіирь, величіе, — все это пред-ставилось Кэтъ какой-то фантастической фееріей и ей казалось, что все это она видитъ во снѣ. Она сидѣла рядомъ съ Дорой въ легкой про-леткѣ, которая везла обѣихъ дѣвушекъ по иловучему мосту черезъ Оку на волжскую пароходную пристань. — Это нѣчто волшебное! — нарушила мол-чаніе Кэтъ, когда съ середины моста открылся далекій видъ на широкую водную гладь Волги съ нагорнымъ берегомъ и стѣнами Кремля, освѣщен-ными утренними лучами солнца. — Да, — согласилась Дора. — Это какая-то сказкаі — восторженно про-изнесла Кэтъ. — Это Россія! — дополнила Дора. Меркурьевскій пароходъ отходилъ отъ Ниже-городской пристани около полудняипоэтому Кэтъ, пообѣщавъ Дорѣ вернуться во-время и не опоздать, сѣла въ такси и поѣхала въ городъ. Прокатившись по главнымъ улицамъ, она рѣшила побывать и на ярмаркѣ, за Окой. Проходя по Главнымъ Торговымъ Рядамъ и остановившись у витрины съ драгоцѣнностями, она услышала черезъ открытыя двери оживленный разговоръ. Говорили двое, — одинъ пѣвучимъ теноромъ, на „о", какъ говорятъ владимірцы, и другой — съ нерусскимъ гортаннымъ акцентомъ. Взглянувъ вглубь стекла, Кэтъ увидѣла въ лавкѣ молодого русскаго купца и старика перса. Изъ ихъ разговора Кэтъ поняла, что старый персъ продалъ одинъ изъ парныхъ александритовъ (Кэтъ въ первый разъ слышала названіе такого драгоцѣннаго камня), который онъ не хотѣлъ разъ-единять изъ за персидскаго суевѣрія, что они въ дальнѣйшемъ должны опять соединиться, гдѣ бы они не были и люди, которые ихъ имѣютъ, неми- 84 нуемо должны встрѣтиться въ жизни и что онъ все-таки продалъ его, потому что ему дали высокую цѣну. — Ты бы, Ибрагимъ-Ага, и своего Магомета продалъ, если бы тебѣ хорошо заплатили? — за-смѣялся купецъ высокимъ теноромъ. Персъ обидѣлся. Купецъ спохватился. — Ты, дѣдъ, все-таки не серчай, — вѣдь я не со зла! А что ты продалъ камень, то это очень даже распрекрасно, — вѣдь я въ твою персидскую чертовщину не вѣрю, я — православный!.. Кэтъ вошла въ лавку. — Нѣтъ-ли у васъ александритовъ? — обра-тилась она къ купцу, стоявшему у дверей. — Какъ имъ не быть, сударыня... Помилуйте... На томъ стоимъ!.. Ибрагимъ-Ага, покажи-ка ба-рышнѣ... знаешь... тотъ... — подмигнулъ купецъ въ сторону перса. — Это, знаете, мой компаньонъ... Онъ еще съ моимъ отцомъ вмѣстѣ торговалъ... Сердешный человѣкъ, хоша и бусурманъ!.. — на-чалъ купецъ занимать Кэтъ разговоромъ, внима-тельно приглядываясь къ ней и думая, какъ бы не продешевить... Персъ открылъ передъ Кэтъ коробку, въ которой лежалъ крупный александритъ, игравшій прозрачно-свѣтлымъ изумрудомъ. — Нѣтъ-ли у васъ другого? Такого же? — спросила Кэтъ. — Такого самаго нѣтъ, другой есть! — объ-яснилъ персъ. — Другой купила одна русская ханумъ! Богатая ханумъ... — дополнилъ персъ свои слова... Кэтъ купила себѣ александритъ и заодно два парныхъ уральскихъ рубина въ подарокъ Дорѣ и, попросивъ шоффера торопиться, помчалась на пристань. Она подъѣхала на пристань въ то время, когда пароходъ уже далъ два протяжныхъ гудка и Дора, не зная что дѣлать, волновалась и съ без-покойствомъ ожидала ее. 85 Вскорѣ пароходъ отвалилъ отъ пристани и, описавъ полукругъ, быстро пошелъ вверхъ по теченію... Кэтъ удобно помѣсгилась на складномъ стулѣ на кормѣ, у борта. Нижній Новгородъ постепенно уходилъ вдаль и, когда пароходъ завернулъ за мысъ, неожиданно скрылся и сталъ невидимъ, какъ градъ Китежъ. Въ лицо Кэтъ пахнуло свѣжимъ влажнымъ воздухомъ. Пароходъ шелъ фарватеромъ и взглядъ Кэтъ скользилъпо живописнымъ берегамъ, мѣняюіцимся, какъ въ панорамѣ. Кэтъ казалось, что никогда у нее на душѣ не было такъ легко и спокойно. Какое-то новое, неизвѣданное чувство шири и простора овладѣло ею. Солнце еще стояло высоко, когда на горизонтѣ показалась крутая гора, въ зелени которой вид-нѣлся небольшой городъ. — Это Городецъ, — сказалъ кто-то рядомъ. Пароходъ простоялъ у пристани Городца около получаса, выгрузился и, принявъ новые грузы и пассажировъ, пошелъ дальше. Вечерѣло... По Волгѣ началь стлаться туманъ... Станови-лось сыро... Дора уговорила Кэтъ спуститься въ каюту, чтобы отдохнуть гіередъ завтрашнимъ днемъ. Уже совсѣмъ стемнѣло и полный мѣсяцъ выглянулъ изъ за чериаго контура прибрежнаго бора, когда пароходъ подходилъ къ Юрьеву. Дора облокотилась о поручни, вытянула ноги и, сладко потянувшись, унеслась въ мечты... Пароходъ застопорилъ машину и по инерціи медленно приближался къ пологому берегу. Въ сумракѣ лунной ночи Дора увидѣла на пристани знакомый призракъ... 86 — Это галлюцинація! — подумала она въ первый моментъ и зажмурилась. Но нѣтъ!.. Когда пароходъ сбросилъ сходни, по нимъ легко вошелъ на пароходъ графъ Ропшинъ. Дора, затаивъ дыханіе, испуганно смотрѣла, какъ онъ приближался къ ней. Она видѣла, какъ онъ удивленно посмотрѣлъ на нее и, нерѣшительно приложивъ руку къ ко-зырьку фуражкм, поклонился. Дора опустила глаза. — Вотъ гдѣ мы съ вами снова встрѣтились! — услышала она его мягкій голосъ. — Встрѣтилнсь... — съ трудомъ повторила Дора. — Я вась очень часто вспоминаю! — произ-несъ Ропшинъ послѣ короткаго молчанія тѣмъ безпечно-многозначительнымъ тономъ, какимъ го-ворятъ мужчины нравящимся имъ женщинамъ. Дора подняла голову съ намѣреніемъ сказать ему что нибудь. Ио слова не говоршшсь... Ею овладѣлъ страхъ... — Я до сихъ поръ думала, что мы съ вами никогда не встрѣтимся... — тихо сказала она ему на его присталыіый взглядъ. — Почему? — удивился Ропшинъ. — Не надо!.. — и неожиданно ея сердцу стало такъ болыю, что она вздрогнула и едва удержав-шись, чтобъ не упасть... проснулась, Юрьевъ уже давно остался позади... Пароходъ шелъ полнымъ ходомъ у низкаго берега... Ивовые кусты, облитые луннымъ свѣтомъ, казались декораціей... Съ берега слышалось соловьиное пѣніе... Дора дышала любовью... 87 XXVII Городъ Кострома расположенъ на лѣвомъ берегу Волги, при впаденіи въ нее рѣки Костромы. На другомъ берег^ рѣки Костромы находится Ипатьевскіи монастырь, въ которомъ произошло то историческое событіе, которое дало Ро-мановымъ скипетръ и державу, а Рос-сіи — славу и могущество. На Волгѣ, противъ монастыря, была построена для Царской Семьи особая при-стань, отъ которой, по лугамъ, была проведена къ монастырю спеціальная дорога, протяженіемъ около двухъ верстъ. 19 мая 1913 года въ Костромѣ со-бралась вся Императорская Фамилія и полный составъ Совѣта Министровъ. Государь Императоръ прибылъ въ Кострому со Своей Семьей по Волгѣ на небольшомъ казенномъ пароходѣ и про-вель въ Костромѣ двое сутокь. Въ первый день Онъ простоялъ обѣдню въ Ипатьевскомъ монастырѣ. Когда Онъ подъѣзжалъ къ мона-стырю, изъ города двигался крестный ходъ съ Чудотворной иконой Ѳеодоров-ской Божьей Матери. Государь встрѣтилъ этотъ крестный ходъ и вмѣстѣ съ нимъ вошелъ въ цер-ковь. Послѣ полудня Государю предста-влялись различныя депутаціи и между ними крестьяне села Домнина, — потомки Ивана Сусанина. Государыня Императрица посѣтила въ этотъ день учебныя заведенія, пріюты и благотворительныя учрежденія. На другой день, на Соборной пло-іцади, происходила закладка памятника Трехсотлѣтія Царствованія Дома Рома-новыхъ. Послѣ этого Государь принялъ па-радъ тѣхъ двухъ единственныхъ полковъ, старшинство которыхъ относится ко вре-мени Царя Михаила Ѳеодоровича, — Эриванскихъ гренадеръ и Терскихъ Гре-бенскихъ казаковъ. 88 ^ Въ парадѣ участвовалъ также и 183-ій пѣхотный Пултусскій полкъ, кото-рый квартировалъ въ Костромѣ. Съ Соборной площади Государь поѣхалъ на Волгу, гдѣ на большомъ „самолетскомъ" пароходѣ былъ устроенъ парадный обѣдъ. Народъ по пути Его восторженно встрѣчалъ... Въ этотъ же день вся Царская Семья продолжила Свой путь въ Москву... (Изъ воспомннаній Т. А. Шишкова). Дора еще сладко спала и, судя по выраженію ея лица, видѣла во снѣ что-то пріятное, когда Кэтъ, быстро совершивъ свой утренній туалетъ, поднялась на палубу. Утро было теплое и безвѣтреное, парило... Голубой куполъ неба былъ чистъ и только далеко, впереди, по краямъ, медленно разбирались кучевыя облака... Пароходъ настойчиво рѣзалъ спокойную воду, оставляя за собой глубокія борозды волнъ. Кэтъ осмотрѣлась кругомъ... На правомъ берегу, за зеленью заливныхъ луговъ, синѣли далекіе хвойные лѣса, а на лѣвомъ, гористомъ, вдоль берега тянулась полевая дорога, надъ которой стояла неуносившаяся густая пыль. Кэтъ, присмотрѣвшись въ бинокль, увидѣла, что по дорогѣ движутся вереницей крестьянскія телѣги. Въ томъ направленіи, въ которомъ двигались эти телѣги, Кэтъ замѣтила на горизонтѣ ярко блестѣвшую золотую точку... Потомъ еще нѣсколько такихъ точекъ заго-рѣлось на солнцѣ, а, когда пароходъ повернулъ за песчаную отмель, на фонѣ туманныхъ облаковъ горизонта стали ясно вырисовываться церковные купола и бѣлыя колокольни далекаго города... Пароходъ приближался къ Костромѣ... 89 Было около 10 часовъ утра 20 мая, когда легкая коляска, въ которой удобно помѣстились на пристани Дора и Кэтъ, медленно двинулась кружнымъ путемъ, потому что всѣ улицы были запружены народомъ, на Соборную площадь. Дѣвушки нерѣшительно вошли въ церковь и стали въ притворѣ въ то время, когда соборный протодіаконъ заканчнвалъ съ амвона низкой бар-хатной октавой поминовеніе „въ Бозѣ почившихъ" царей, императоровъ и царствовавшихъ импера-трицъ Романовскаго Дома. — ... Вѣчный покой... подаждь, Господи... Ека-теринѣ Второй, Павлу Первому, Александру Пер-вому, Николаю Первому, Александру Второму, Александру Третьему, — и сотвори Имъ... вѣчную па.ѵ^ять! — и низкія ноты его голоса потонули въ хорѣ. Вся церковь стала на колѣни. Дора и Кэтъ сдѣлали то же. Печальный аккордъ, дрожа, таялъ въ сводахъ храма. Онъ еще не успѣлъ разсѣяться, какъ прото-діаконъ началъ новый возгласъ: — Благочестивѣйшему, Самодержавнѣйшему, Великому Государю Императору... и Всему Цар-ствующему Дому, — многая лѣта!.. Начавъ этотъ возгласъ съ самыхъ низкихъ нотъ, онъ закончилъ его высокимъ, звучнымъ и мощнымъ басомъ, который, не помѣстившись въ соборѣ, разлился по площади. Костромской и Галицкій архіепископъ Тихонъ вынесъ Государю запрестольный крестъ. Молебенъ окончился. Толпа хлынула изъ церкви. Образовавшаяся толчея разъединила дѣвушекъ и Кэтъ, очутившись на площади, сколько ни искала глазами Дору, нигдѣ не могла найти ее, потому что вся плошадь была полна народа и Кэтъ ничего не могла видѣть вокругъ себя. 90 Кэтъ стала пробираться къ тому мѣсту, гдѣ стояли экипажи. Она наиіла ту коляску, на которой пріѣхала, только потому, что, видя ее, растерянно-идущую, ее окликнулъ кучеръ. Въ это время воздухъ наполнился звуками колоколовъ и радостнымъ народнымъ гуломъ. Все закричало — „ура", — Государь вышелъ на церковную паперть. Кэтъ взволнованно встала въ коляскѣ. Первое, что она увидѣла передъ собой, — это было море головъ. У собора стоялъ высокій шатеръ, декориро-ванный золотомъ и горностаемъ, и рядомъ фун-даментъ будущаго памятника. На этомъ фундаментѣ стояли два каменщика, старый и молодой, въ цвѣтныхъ шитыхъ рубахахъ и держали въ рукахъ лопатки для извести. Ихъ головы, обильно смазанныя масломъ, ярко лосни-лись на солнцѣ. Государь, не задерживаясь въ шатрѣ, подъ который вошла Государыня съ Дѣтьми, поднялся на фундаментъ. Онъ взялъ изъ приготовленной пирамиды кирпичъ. Каменщики наклонились къ известковому раствору. Тотъ кирпичъ, который взялъ Государь, какъ-то самъ собой уложился на свое мѣсто, и въ этотъ моментъ торжественные аккорды гимна вплелись въ народный гулъ и съ берега рѣки Костромы загремѣли пушки. Государь облилъ свѣтомъ сеоихъ чарующихъ глазъ всю рокотавшую площадь и медленно спу-стился къ шатру. Онъ остановился у парныхъ часовыхъ, лейбъ-гренадеръ Эриванскаго полка, стоявшихъ у входа, и, улыбаясь, сталъ разговаривать съ ними. Кэтъ ничего не видѣла, кромѣ Государя. Онъ одинъ занималъ ея воображеніе... 91 Парадъ прошелъ для нея, какъ миражъ. Она даже не слышала рѣзкой мѣди оркестровъ. Поглощенная толпой, Кэтъ смотрѣла на Го-сударя, какъ на божество... Когда къ шатру подъѣхалъ царскій экипажъ и въ него помѣстилась Государыня съ Дѣтьми и сѣлъ Государь, вся прелесть минувшаго утра по-кинула Кэтъ. Она опустилась на сидѣніе и стала ждать Дору. Площадь пустѣла... Послѣ ранняго обѣда въ городскомъ саду, Кэтъ захотѣлось прокатиться въ лодкѣ и, пере-ѣхавъ черезъ Волгу, побывать на другомъ берегуг гдѣ была желѣзнодорожная станція съ вокзаломъ. Кэтъ очень удивляло, что такой большой го-родъ, какъ Кострома, весной и осенью, во время ледохода, разобщается съ внѣшнимъ міромъ, но при этомъ находятся такіе смѣльчаки, которые, прыгая по льдинамъ, переправляются съ одного берега на другой и поддерживаютъ связь. Дѣвушки сѣли въ лодку на „Меркурьевской" пристани. Коренастый лодочникъ въ кумачевой рубахѣ оттолкнулся отъ берега и сѣлъ на весла. Лодка стала медленно подниматься вверхъ. При впаденіи рѣки Костромы ее подхватило но-вымъ теченіемъ и отнесло отъ берега, но лодоч-никъ сильными ударами веселъ поставилъ ее въ направленіи новой, разукрашенной зеленью, при-стани, построенной противъ Ипатьевскаго мона-стыря, у которой стоялъ небольшой пароходъ, блестѣвшій свѣжимъ синимъ лакомъ. — На эфтомъ, на самомъ пароходѣ къ намъ Царь пріѣхалъ! — объяснилъ лодочникъ, когда лодка поравнялась съ пароходной кормой. При этомъ Кэтъ овладѣло непопятное волне-ніе... На душу легла какая-то тяжесть... Она не- 92 ожиданно увидѣла, что изъ кормового иллюмина-тора на нее устремлены два глаза, какъ бы гипно-тизирующіе ее. Эти глаза, казавшіеся пустыми, какъ впадины мертвеца, съ горящимъ въ глубинѣ ихъ зловѣщимъ свѣтомъ, принадлежали блѣдному человѣку съ неправильными чертами испитого лица, съ черной всклоченной бородой. — Кто это? — спросила Кэтъ Дору, не имѣя силы отвести взора отъ иллюминатора. — Гдѣ? — Вотъ этотъ, который смотритъ на насъ! Дора посмотрѣла въ иллюминаторъ и заме- талась. — Боже мой! Боже мой! — вырвалось у нее съ испугомъ. — Что съ вами? — Ахъ, Боже мой! — Да что съ вами? — Это, — Распутинъ! Лодочникъ повернулъ лодку по діагонали къ теченію. Вода весело зажурчала подъ килемъ. Лодка быстро пересѣкала рѣку. Кэтъ съ недоумѣніемъ смотрѣла на Дору и царскій пароходъ... Вечеромъ этого-же дня обѣ дѣвушки, на томъ же меркурьевскомъ пароходѣ, на которомъ онѣ пріѣхали въ Кострому, уѣхали обратно въ Нижній Новгородъ, чтобы проѣхать дальше по всему тече-нію Волги, внизъ до Астрахани. Онѣ собирались побывать и на Кавказѣ... 93 XXVII Въ составѣ депутаціи отъ крестьянъ села Домнина, потомковъ Ивана Сусанина, былъ купецъ Суконниковъ. Это былъ бородатый старикъ съ длинной сѣдой бородой, съ медалями на темно-синемъ кафтанѣ. Государь былъ въ томъ добродушно-хорошемъ настроеніи, которое, въ противоположность его сдержанной молчаливости, дѣлало его оживленно-разговорчивымъ и занятымъ интересами тѣхъ лю-дей, съ которыми Онъ говорилъ. Пріемъ депутаціи происходилъ въ городской думѣ. Государь разспрашивалъ домнпнскихъ кре-стьянъ о ихъ жизни, о дѣлахъ, объ урожаѣ, о се-мейномъ положеніи... Суконниковъ стоялъ рядомъ съ крестьяни-но.мъ, принадлежавшимъ къ типу тѣхъ русскихъ мукиковъ, которые, достигнувъ зрѣлаго возраста, уже не мѣняются, — не горбятся, не сѣдѣютъ и не теряютъ силъ. Государь долго говорилъ съ нимъ о его гшу- кахъ. Потомъ Государь спросилъ Суконникова, — чѣмъ онъ торгуетъ? Суконниковъ отвѣтилъ, что онъ по Волгѣ въ Царицынъ сплавляетъ лѣсъ, который идетъ даль-ше Каспійскимъ моремъ въ Туркестанъ. На вопросъ Государя о томъ, ведетъ-ли онъ такое крупное дѣло одинъ или съ дѣтьми, Сукон-никовъ объяснилъ, почему дѣти ему не помога-ютъ, — сынъ, окончивъ докторомъ медицинскій факультетъ, женился и минувшей зимой уѣхалъ отъ университета въ „нѣмецкую землю", а дочь, по окончаніи московской гимназіи^ привыкаетъ къ дому и помогаетъ матери по хозяйству. — Это хорошо! — замѣтилъ Государь. 94 — По нашему купеческому понятію мнѣ на дѣтей нечего радоваться, Ваше Величество! Сынъ отбился отъ дѣдовскихъ дѣловъ, а дочь... — Что дочь? — спросилъ Государь. — Сватался тутъ къ ней одинъ петербургскій офицеръ, Щербининъ ему фамилія... Суконниковъ пригладилъ изъ подъ воротника кафтана свою сѣдую бороду. — Щербининъ?—Государь напрягъ свою бо-гатую память и сразу вспомнилъ молодого офице-ра того времени, когда, будучи Наслѣдникомъ, Онъ командовалъ баталіономъ въ Преображенскомъ полку и встрѣчался по службѣ съ многими офи-церами петербургскаго гарнизона. — Я, стало быть, — продолжалъ Суконни-ковъ, — на этотъ законный бракъ своего согласія не далъ, — зять купецъ мнѣ много сподручнѣе,—-а она уперлась, — „въ монастырь уйду!" — не ѣстъ, не пьетъ, сохнетъ... Да это все пустое, — иодуритъ и броситъ! Видали мы и не такихъ! Во-истину, — сосудъ скудельный! Государь прикусилъ губу, чтобы не засмѣять-ся и ребромъ ладони гіровелъ по усамъ. — Я Щербинина знаю! — сказалъ онъ мягко послѣ минутнаго молчанія, — счастье нашихъ дѣ-тей, — это наше счастье! Надо это помнить! — и, не ожидая отъ Суконникова отвѣта обратился съ вопросомъ къ крестьянину, на груди котораго былъ приколотъ георгіевскій крестъ, — гдѣ онъ полу-чилъ этотъ крестъ? — Подъ Ляояномъ, Ваше Императорское Ве-личество! ■— отвѣтилъ крестьянинъ по-солдатски. — Какого полка? — Перваго сибирскаго стрѣлковаго Ил\ени Вашего Императорскаго Величества полка—-отчет-ливо отчеканилъ бывшій унтеръ-офицеръ заготов-ленную фразу. — Славный полкъ! — сказалъ Государь. — Имъ тогда командовалъ полковникъ Лешъ! — и 95 Государь сталъ говорить съ унтеръ-офицеромъ о Ляоянскомъ боѣ и о полку. XI „Отдавайте кесарево Кесарю, а Божіе Богу." Ев. отъ Луки 20, 25. „И вдругъ придется для другого „Любовь забыть, — „Что жребія страшнѣй такого? „И льзя-ли жить?" Изъ Монкрифа.В. А. Жуковскій. Суконниковъ ѣхалъ домой полный сложныхъ переживаній. Съ одной стороны, ему казалось, что слова Государя о счастьи дѣтей не имѣли прямого отношенія къ предложенію Щербинина, но съ дру-гой — ему казалось, что онъ самъ себя въ этомъ обманываетъ и что Государь именно имѣлъ въ виду это предложеніе. Наконецъ, что означаютъ слова Государя: „Я Щербинина знаю!" — думалъ Суконниковъ, — и смѣю-лй я, послѣ этихъ Цар-скихъ словъ, запретить моей Настасьѣ выйти за этого Щербинина?.. Нѣтъ, не смѣю!—опредѣленно рѣшилъ онъ, подъѣхавъ къ дому. Онъ позвалъ къ себѣ въ „угловую" свою жену. Видная, моложавая, сорокалѣтняя купчиха усѣлась у створчатаго окна и, перебирая бахрому накинутой на ея плечи турецкой шали, съ удивле-ніемъ наблюдала за мужемъ. Онъ озабоченно поглаживалъ бороду и, види-мо, волновался. Это съ нимъ бывало рѣдко. — Скажи, — можно-ли выдать Настасью за-мужъ послѣ Петрова дня? — спросилъ онъ жену послѣ молчанія. 96 — Вѣстимо можно! Только за малымъ дѣло стало, — жениха нѣтъ! — Женихъ есть. — Кто? — Щербининъ! Жена Суконникова изумленно посмотрѣла на мужа, — эту фамилію не смѣли произносить въ Суконниковскомъ домѣ. — Что? Али не вѣришь? — улыбнулся Сукон-никовъ, не столько довольный разрѣшеніемъ тя-желаго семейнаго вопроса, сколько произведеннымъ эффектомъ своихъ словъ. — Готовь, мать моя, приданое и скажи На-стасьѣ, чтобы справила молебенъ о Царскомъ здра-віи... -— и Суконниковъ разсказалъ женѣ о томъ, какъ съ нимъ говорилъ Государь въ городской думѣ. XII „АІІег е§о"... Находясь въ концѣ іюня въ командировкѣ въ Петербургѣ, графъ Ропшинъ томился одиноче-ствомъ и скучалъ безъ своего полка и привычной обстановки. Его мать, старая графиня, проводила это лѣто въ Ячменовѣ. Онъ получилъ отъ нее письмо, въ которомъ она жаловалась сыну, что стала плохо видѣть и просила его нанять ей лектрису, знающую англій-скій и французскій языки, и давала при этомъ рядъ указаній. Графъ Ропшинъ помѣстилъ въ газетахъ объ-явленіе. Онъ далъ адресъ своей казенно-офицерской квартиры и назначилъ для переговоровъ время по-слѣ шести часовъ вечера. 7 97 Въ первый-же вечеръ пришли вмѣстѣ двѣ бойкихъ молодыхъ францужеики. Одна изъ нихъ не захотѣла ѣхать въ деревню, а другая откровенно призналась, что она охотнѣе была бы лектрисой самого Ропшина, а не его матери, и занялась съ нимъ откровеннымъ флиртомъ. Уходя, она дала Ропшину свой адресъ и объяснила, когда бываетъ свободна. На другой день Ропшинъ пришелъ домой съ запозданіемъ. Онъ засталъ у себя своего ротнаго командира Щербинина, передавшаго въ этомъ году свою роту штабному офицеру фонъ Маквицу-Эрнсбергу, вы-полнявшему свой командный цензъ по тому точ-ному, какъ хронометръ, служебному механизму, который обычно выводилъ въ русской арміи много штабныхъ бездарностей на высшія командныя долж-ности. Когда Ропшинскій денщикъ Захаръ открылъ своему барину дверь, онъ вполголоса доложилъ ему: — такъ что у насъ командиръ роты! -— и, увидя, что Ропшинъ нахмурился, думая, что при-шелъ Эрнсбергъ, добавилъ: — нашъ, полковой! — Такъ бы и говорилъ! — обрадовался Роп-шинъ. Услышавъ Ропшинскій голосъ Щербининъ вышелъ изъ гостиной въ переднюю. — Се женихъ грядетъ во полуночи! — весело встрѣтилъ его Ропшинъ и расцѣловался съ нимъ. Въ полку онъ ему былъ ближе всѣхъ. Онъ дружески обнялъ Щербинина за талію и пропустилъ его въ дверь гостиной. — Всѣ говорятъ, что тебя самъ Государь сосваталъ? Правда-ли это? Какъ это случилось? Разскажи!.. — забросалъ онъ его вопросами. — Сердце Царево въ руцѣ БожіейІ Богъ по-могъ! — коротко формулировалъ Щербининъ діа-логъ Государя съ Суконниковымъ въ Костромѣ. — Это подарокъ по чину къ твоему произ- 98 водству въ полковники! — добродушно посмѣялся Ропшинъ. — Который, всетаки, слѣдуетъ получать по-ручикамъ или штабсъ-капитанамъ, помоложе! — замѣтилъ Щербининъ. — Хорошій подарокъ всегда во-время!.. Я ра-дуюсь за тебя, что твоя будущая жена происходитъ изъ прочной, русской, патріархальной семьи... Она съ честыо будетъ носить твое имя. Что касается себя, то я доволенъ, что у меня будетъ милый се-мейный и родственный домъ... Когда-же свадьба? — Я думаю, — черезъ мѣсяцъ... Въ прихожей неожиданно зазвенѣлъ звонокъ. — Какая то мамзеля... Вовсе не говоритъ по нашему... Лопочетъ чтой-то... — доложилъ черезъ минуту Захаръ. — Это опять лектриса... Если бы только зналъ, какъ онѣ мнѣ надоѣли... Я долженъ нанять лек-трису для татап, — недовольнымъ голосомъ про-изнесъ Ропшинъ, — ты меня извини... — Пожалуйста, пожалуйста! — и Щербининъ, закуривъ сигару, опустился въ кресло. — Проси! сказалъ Захару Ропшинъ. Въ гостиную вошла Кэтъ. Вошла и... мило сконфузилась. Вышло очень естественно. Эту сцену Кэтъ провела отлично. Она ее нѣсколько разъ прорепетировала дома... Она была въ скромномъ сѣромъ платьѣ и гладко причесана съ проборомъ. Застѣнчиво по-клонившись обоимъ офицерамъ она опустила свои длинныя рѣсницы. Ропшинъ предложилъ ей сѣсть. Она скромно сѣла на кончикъ стула. Начиналось первое дѣйствіе... Кэтъ пригото-вилась. — Вы, вѣроятно, пришли по моему объявле-нію? — спросилъ ее Ропшинъ по-англійски. — іез, зіг!*) — отвѣтила Кэтъ. — Говорите-ли вы по-русски? *) Да, сударьі 7* 99 — Нѣтъ, я не знаю русскаго языка и ничего не понимаю! — рѣшительно заявила Кэтъ. — Я только недавно пріѣхала изъ Англіи... — Вотъ тебѣ настоящііі экзотическій экзем-пляръ! — обратился Ропшинъ къ Щербинину по-русски, — вотъ онѣ какія! Не зная варварскаго языка, пріѣзжаютъ въ варварскую страну, соста-вляютъ у варваровъ приданыя и, возвратившись въ свои „культурныя" страны, выходятъ замужъ и потомъ бранятъ все русское! Такія кикиморы за-морскія! Щербининъ засмѣялся. Кэіъ съ трудомъ удержалась отъ улыбки. Взятая ею на себя роль ее начинала забаклять. Она посмотрѣла на Ропшииа тѣмъ-же взглядомъ, какимъ на нее смотрѣли, когда-то, въ ныо іорк-скомъ колледжѣ классиыя дамы, когда она ихъ бранила при Танѣ по-русски. — Вамъ придется ѣхать въ деревню! — пре-дупредилъ ее Ропшинъ. — Я этому очень рада, — я именно хочу по-знакомиться съ русской деревней! — отвѣтила Кэтъ. — Вамъ придется читать моей матери по ан-глійски и по французски. — Я знаю и французскій языкъ... У меня хо-рошая дикція и я надѣюсь, что миледи, которой я буду читать, останется мною довольна... — Ѵегу ѵуеіі!.. Прекрасно!.. — протянулъ Роп-шинъ и, помолчавъ, обернулся къ Щербинину. — Какъ ты, между прочимъ, находишь эту рыженькую? — спросилъ онъ его, дѣлая видъ, что спрашиваетъ его о постороннемъ. —- По моему, она недурна! — отвѣтилъ Щер-бининъ. — По моему — тоже... Первый сортъ... — согласился Ропшинъ. — И ротикъ, и глазки, и ножки, и ручки, и вообще все прочее на мѣстѣ... Но... хороша Маша, да не наша!... — Охъ, какой дерзкій! — подумала Кэтъ, краснѣя и, чувствуя это, отвернулась. 100 Ропшинъ »е замѣтилъ ея смущенія. Онъ спросилъ Кэтъ, какъ ее зовутъ? Кэтъ сообщила, что ея имя Анна и дома ее звали Ани. Ропшинъ спросилъ миссъ Ани о причинахъ, которыя заставили ее пріѣхать въ Россію. Въ Кэтъ сразу проснулась драматическая актриса. Она въ трогательныхъ краскахъ изобразила обѣднѣвшую дворянскую семью, въ которой роди-лась и сказала, что у нее двѣнадцать братьевъ и сестеръ... — Такъ много! — удивился Ропшинъ. — Да, и всѣ младше меня! — грустно под-твердила Кэтъ, не смущаясь, — и поэтому я рѣ-шилась ѣхагь въ Россію, чтобы зарабатывать деньги и помогать моимъ престарѣлымъ роди-телямъ... Этотъ разсказъ растрогалъ Ропшина. Онъ ліобезно объяснилъ Кэтъ, когда ей нужно на другой день пріѣхать на Николаевскій вокзалъ, чтобы онъ могъ ее усадить въ поѣздъ, и что онъ самъ скажетъ кондуктору, на какой станціи ей нужно выйти. Кэтъ поблагодарила Ропшина и получила отъ него деньги на дорожные расходы. Вполнѣ довольная проведеніемъ своей роли, она издали поклонилась ІЦербинину и вышла изъ гостиной. Она не удержалась, чтобы не улыбнуться Ропшину инстинктивно, по-женски, глазами, когда онъ провожалъ ее въ прихожую. Наканунѣ Кэтъ случайно прочла объявленіе Ропшина въ „Новомъ Времени" и тутъ же рѣшила познакомиться съ Танинымъ кузеномъ путемъ во-девильнаго етюда, не думая о послѣдствіяхъ. Дорѣ обь этомъ она ничего не сказала. 101 Она знала, что Дора найдетъ тысячу причинъ, почему этого не слѣдуетъ дѣлать... Кромѣ того, она ионимала женскимъ чутьемъ, что Ропшинъ, о которомъ она такъ много слышала отъ Тани, можетъ сыграть въ ея жизни роль и она уже заранѣе опускала занавѣсъ передъ взо-рами постороннихъ. Дора тоже никогда не говорила съ Кэтъ о Ропшинѣ. Она бережно храиила его образъ въ своемъ сердцѣ, замиравшемъ отъ муки и любви къ нему, и молчала. Возвратившись отъ Ропшина домой, Кэтъ легла спать и, прежде чѣмъ заснуть, подумала о томъ, какъ удивится Таня, когда получитъ изъ Ячменова ея письмо... Она нашла Ропшина совсѣмъ не такимъ, какимъ она его рисовала себѣ въ своемъ вообра-женіи. Воображеніе и дѣйствительность переплелись и Кэтъ не могла сразу разобраться въ новыхъ, неясныхъ и сложныхъ ощущеніяхъ. Это должно было сдѣлать время... XIII Послѣ петербургской командировки Ропшинъ получилъ отпускъ. Онъ имъ воспользовался, чтобы быть на свадьбѣ Щербинина, въ Костромѣ, и теперь подъ-ѣзжалъ съ московскимъ поѣздомъ къ Ячменову. Ропшинъ перегнулся изъ вагоннаго окна. Поѣздъ съ шумомъ пробѣжалъ Ячменовскій ручей, отъ котораго до станціи оставалось всего полторы версты. Передъ глазами Роншина мелькнула сосновая роіца, входной семафоръ и водокачка и изъ за 102 поворота, сѣрымъ пятномъ, стали показываться станціонныя постройки. День клонился къ вечеру... Далекіе лѣса уже подернулись темной дымкой, сильнѣе запахло цвѣтами и сѣномъ, на небѣ неясно обозначился серпъ молодого мѣсяца и въ проти-воположной сторонѣ робко блеснула первая звѣзда. Смеркалось... У станціоннаго крыльца Ропшинъ увидѣлъ ячменовскій кабріолетъ съ парой знакомыхъ ры-жихъ лошадей, которыхъ подъ уздцы держалъ грумъ. Графиня никогда не встрѣчала сына, потому что приближеніе поѣзда ее всегда мучительно волновало и это отражалось плохо на ея больномъ сердцѣ. На платформѣ стояла „англичанка миссъ Ани" въ бѣломъ платьѣ съ наброшеннымъ на голову зеленымъ газовымъ шарфомъ. Увидя ее, Ропшинъ поймалъ себя на мысли, что она часто вспоминалась ему съ тѣхъ поръ, какъ онъ проводилъ ее на Николаевскомъ вокзалѣ въ Ячменово, и какое-то новое неиспытанное чув-ство нѣжнаго покровительства къ этой миловидной бѣдной дѣвушкѣ закралось въ его душу. Соскочивъ съ поѣзда, онъ весело поздоровался съ ней. Завязавъ разговоръ на французскомъ языкѣ, онъ спросилъ ее о графинѣ. Миссъ Ани отвѣтила ему непринужденно, тоже по-французски, что графиня была несказанно обра-дована его пріѣзду въ деревню и теперь съ не-терпѣніемъ ожидаетъ его и такъ волнуется, что уже нѣсколько дней не интересуется чтеніемъ. — Я въ этомъ узнаю свою шатапі — засмѣ-ялся Ропшинъ. — Вы должны цѣиить ея любовь, графъ! — серіозно замѣтила ему миссъ Ани. Они подошли къ кабріолету. Ропшинъ подсадилъ англичанку на высокое сидѣнье и усѣвшись съ ней рядомъ, взялъ въ руки вожжи. Сзади помѣстился грумъ. 103 Ропшинъ тронулъ вожжами и кабріолетъ, мягко покачиваясь на рессорахъ, покатнлся. До барскаго дома было около двухъ верстъ. Лошади рѣзво бѣжали, пофыркивая въ пыли станціоннаго поселка. — Научились-ли вы уже говорить по-рус-ски? — шутливо спросилъ Ропшинъ свою сосѣдку, когда дорога изъ поселка пошла по лугамъ. — Вы смѣетесь, графъ! Я только знаю нѣ-сколько словъ... — Напримѣръ? — Зашоѵаг, сігоѵа, &гіЬі, кѵаз, кЬогозсЬа МазсЬа «1а піе пазсЬа... Ропшинъ удивленно-подозрительнымъ взгля-домъ посмотрѣлъ въ глаза миссъ Ани, которые въ темнотѣ лукаво улыбались... — Премиленькая англичанка! — подумалъ онъ про нее, — она мнѣ, положнтельно, нравится, но эта „МазсЬа"?... Гдѣ она подхватила эту „Машу"?... Дорога повернула вправо и стала подниматься на пригорокъ. Съ пригорка она пошла паркомъ. Ропшинъ сильнымъ движеніемъ осадилъ ло-шадей и кабріолетъ остановился у ярко-освѣщен-ной ротонды ячменовскаго дома. XIV Лѣто стояло знойное. Охота еще не начиналась и Ропшинъ занялся приготовленіемъ къ ней, т. е. совѣщаніями съ лѣсниками о томъ, гдѣ по лѣсамъ имѣются тете-ревиные выводки и рябчики, гдѣ по разливамъ Ячменовскаго ручья по веснѣ осѣли утки, гдѣ по болотамъ водятся дупеля и бекасы и гдѣ по пере-лѣскамъ зимой были особенно замѣтны заячьи и лисьи слѣды. 164 Онъ осмотрѣлъ оружіе и, никому не довѣряя, самъ снаряжалъ ружейные патроны, точно, по вѣ-самъ отмѣряя для нихъ порохъ и дробь. Съ миссъ Ани онъ встрѣчался ежедневно. Въ одно изъ воскресеній онъ ѣздилъ съ ней къ сосѣдямъ Оленинымъ, у которыхъ была обшир-ная иностранная библіотека, изъ которой графиня иногда пользовалась книгами. У Олениныхъ играли въ теннисъ. — Оленино противъ Ячменова! — Молодой Оленинъ съ женой играли противъ Ропшина н миссъ Ани. Ропшинъ долженъ былъ сознаться, что побѣда досталась бы Оленинымъ, если бы не искусная и живая игра его граціозной и быстрой партнерши. Незадолго до своего отъѣзда, графъ Ропшинъ былъ въ лѣсной охотничьей избѣ, при которой содержались лѣтомъ своры гончихъ и борзыхъ, и вернулся домой къ вечеру. Жара спала и чай былъ накрытъ на террасѣ. На взмыленной лошади Ропшинъ подъѣхалъ къ дому, легко соскочилъ съ сѣдла и бросилъ поводья подбѣжавшему конюху. Графиня встрѣтила сына любовнымъ взоромъ. Когда онъ умылся и переодѣлся и свѣжій и надушенный вернулся на террасу, графиня его усадила рядомъ съ собой. Миссъ Ани, по обыкновенію, скромно сѣла за самоваръ. Графиня всегда пользовалась тѣмъ, что миссъ не знаетъ русскаго языка и поэтому всегда гово-рила съ сыномъ, въ ея присутствіи, откровенно, по-русски. — Вотъ, Васенька, я смотрю на тебя и думаю,— всѣ женятся, а ты... я даже не знаю увлекался-ли ты когда нибудь? — спросила она сына, нѣжно гладя его бѣлокурые волосы. — 0, шатап, я всегда въ этихъ случаяхъ слѣдую наполеоновской стратегіи! — отвѣтилъ онъ, почтительно цѣлуя руку матери. 105 Графиня сдѣлала удивленное лицо. — Какой? — Наполеонъ сказалъ, что самая рѣшительная побѣда въ любви — это стремительное бѣгство! Графиня засмѣялась. — Однако онъ самъ не слѣдовалъ этой стра- тегіи! — Онъ, — да! — И ты не слѣдуй... — Почему? — Въ этомъ прелесть жизни! Ропшинъ улыбнулся. Миссъ Ани предложила графинѣ и Ропшину чай. — Скажи все-таки, Васенька, нравилась-ли тебѣ какая нибудь дѣвушка въ этомъ сезонѣ? — не унималась графиня, передавая сыну ломоть душистаго чернаго хлѣба съ янтарнымъ липовымъ медомъ, — то, что ея Васенька особенно любилъ. — Да, но не въ сезонѣ... — Кто она? Я ее знаю? — Да! Графиня удивилась... Она стала перебирать въ умѣ знакомыхъ невѣстъ. — Ума не приложу! Не могу догадаться! — созналась она послѣ молчанія. — Какая она? Брюнетка или блондинка? — спросила она, помолчавъ, съ любопытствомъ. — Ни то, ни другое. — Какъ это такъ! Не лысая-же она, въ са-момъ дѣлѣ? — произнесла графиня въ добродуш-номъ смѣхѣ. — О, нѣтъ! Она... — Ропшинъ бросилъ бы-стрый взглядъ въ сторону миссъ Ани, — она — золотая!.. У нее точеный носикъ и около носика разсыпаны веснушки... Миссъ Ани встала и, чтобы скрыть охватившее ее волненіе, стала со смѣхомъ отгонять отъ аба-жура влетѣвшую на огонь ночную бабочку. — Когда она смѣется, — продолжалъ Роп-шинъ, — у нее иа щекахъ появляются очарова- 106 тельныя ямочки... А глаза?... За одни глаза можно забыть весь міръ... Графиня искоса посмотрѣла на Васеньку и догадалась о комъ онъ говоритъ. — Ну! — протянула она разочарованно — ты все шутишь, а я съ тобой серіозно говорю! — и перевела разговоръ на другое. Въ эту ночь Кэтъ не могла уснуть... Она даже не ложилась. Ей казалось, что въ комнатѣ нѣтъ воздуха и нечѣмъ дышать и она всю ночь провела у окна. Въ ея сердцѣ зрѣли нѣжныя зерна новаго, неизвѣданнаго чувства... Въ ней просыпалось раннее утро любви, когда еще ничего не сказано словами, но все кругомъ говоритъ многое... Такъ еще невидимые, но ощущаемые живи-тельные лучи солнца предразсвѣтной зари окра-шиваютъ въ нѣжно-розовые тона далекій гори-зонтъ. XV Когда Кэтъ уѣзжала изъ Петербурга въ Ячме-ново, она просила Дору приступить къ составленію русской библіотеки, начиная съ классиковъ, отда-вая предпочтеніе стариннымъ изданіямъ и не стѣ-сняться цѣной. Дора ей откровенно призналась, что для такого дѣла она недостаточно образованна и мало начи-танна. Кэтъ только махнула рукой... — Это ничего, милая Дора! — сказала она, — когда я искала васъ и нашла на Васильевскомъ 107 островѣ, я видѣла тамъ много курсистокъ и сту-дентовъ... Поговорите съ ними, — они вамъ помо-гутъ... Только, пожалуйста, въ этомъ случаѣ не стѣсияйтесь расходами... Мебель вы выберите по своему вкусу... Всѣ счета передавайте въ контору... И съ этимъ Кэтъ уѣхала... Дора была занята заказомъ книжныхъ шка-фовъ и мебели для библіотеки. Не рѣшаясь остановить свой выборъ на мно-гочисленныхъ предложеніяхъ, она собрала въ папку всѣ чертежи и рисунки и поѣхала за совѣтомъ къ художнику Лачинову. „Вакханки" были закончены. Лачиновъ волновался, какъ его картину оцѣ-нитъ академическое жюри, и былъ въ томъ на-строеніи, когда дѣло сдѣлано н остается только ждать его результатовъ. Онъ охотно помогъ Дорѣ и, пересмотрѣвъ папку, посовѣтовалъ ей выбрать мебель въ стилѣ строго-выдержаннаго „ампиръ". — Какой очередной номеръ ставитъ, между прочимъ, ваша американка? — спросилъ онъ Дору, когда провожалъ ее изъ студіи. — Не знаю, — улыбнулась Дора, — уѣхала куда-то! — И не пишетъ? — Нѣтъ! — Ну, значитъ, натворитъ чудесъ! Она сама не анаетъ, чего хочетъ! Дора засмѣялась. — Она, просто, скучаетъ отъ богатства, но душа у нее чудная, у этой миссъ Кэтъ! Лачиновъ подалъ Дорѣ накидку. — Я, веетаки, очень жалѣю, что ваша милліо-нерша не натурщица, — произнесъ онъ съ види-мымъ сожалѣніемъ. 108 — Вы на всѣхъ женщинъ смотрите съ этой томки зрѣнія! — Что дѣлать, — что у кого болитъ, тотъ про то и говоритъ!.. — Вотъ именно, — согласилась Дора и, рас-прощавшись съ Лачиновымъ, пошла на Лиговку заказать выбранную мебель. XVI „Оже выбыот зуб, и кръвь уви-дять у него въ ртѣ, а людіе вылѣзут, то 12 грвнѣ продаже, а за зуб грвна". „Русская Правда" Ярослава Мудраго. Съ Николаевскаго вокзала толпой выходили пассажиры московскаго поѣзда. Нѣкоторые изъ нихъ садились въ извозчичьи дрожки, стоявшія рядами у тротуара, другіе, — по преимуществу бѣднота, съ котомками и мѣшками, просачивались на Гончарную и Лиговку и сразу растворялись въ городскомъ потокѣ. Ропшинъ подождалъ на перронѣ, пока не раз-рядится толпа, и медленно вышелъ на подъѣздъ. Онъ остановилъ свой взоръ на памятникѣ Императору Александру III, возвышавшемуся посре-ди площади, на фонѣ вычурнаго фасада Сѣверной гостиницы. Эта утрированно-грузная фигура на тяжеломъ конѣ всегда напоминала ему былиннаго богатыря Илыо Муромца. Ропшинъ сталъ искать глазами свою про-летку. — А, ты уже здѣсь! Здравствуй! — весело сказалъ онъ кучеру, ожидавшему своего офицера у подъѣзда, н легко вскочилъ въ экипажъ. 109 Носильщикъ положилъ ему въ ноги чемоданъ. — Домой, — бросилъ онъ кучеру. Рысакъ затоптался на мѣстѣ. Кучеръ тронулъ его вожжей и рысакъ рванулся. Пролетка обогнула памятникъ и выѣхала на Лиговку. Въ это время Ропшинъ замѣтилъ быстро при-ближавшійся со стороны Невскаго небольшой двух-мѣстный автомобиль. — Куда его такъ несетъ? — подумалъ Роп-шинъ, — вѣдь этакъ... онъ можетъ... — и прежде чѣмъ Ропшинъ успѣлъ докончить свою мьісль, онъ увидѣлъ бѣлую фигуру какой-то женщины, кото-рая испуганно метнулась передъ автомобилемъ. Машина зацѣпила ее крыломъ. Женщина не-естественно упала на мостовую. Бывшая у нея въ рукахъ папка раскрылась и какіе-то бѣлые листы изъ этой папки подхватилъ вѣтеръ. Машина шарахнулась въ сторону. Ропшинскій рысакъ, испугавшись, бросился отъ нея. Пролетка едва не опрокинулась. Ропшинъ поспѣшно соско-чилъ на мостовую. Какіе то люди поднимали женщину... — Отвезите ее въ моемъ экипажѣ въ бли-жайшую болышцу! — сказалъ Ропшинъ ни къ кому особенно не обращаясь и подошелъ къ автомобилю стараясь быть спокойнымъ и не возбуждая подняв-шагося въ немъ негодованія. Подбѣжавшій городовой, записавъ номеръ ма-шины, спрашивалъ господина въ котелкѣ и съ мо-ноклемъ въ глазу, сидѣвшаго за рулемъ, — кто онъ? — ІсЬ зргесйе пісМ гиззізсЫ*) — отвѣтилъ хо-лодно господинъ по-нѣмецки и, полуобернувшись къ господину, сидѣвшему съ нимъ рядомъ, спросилъ его: — \ѵаз ѵѵііі сііезез гиззізсЬез ЗсЬѵѵеіп?**) — Васъ спрашиваютъ, — кто вы? — перевелъ ему Ропшинъ, поблѣднѣвъ, вопросъ городового на нѣмецкій языкъ. *) Я не говорю по русски. **) Мто хочетъ ета русская свинья? 110 — Я — австрійскій чиновникъ! — прищурив-шись, надменно отвѣтилъ господинъ, — и потому... — Это не даетъ вамъ права ѣздить въ рус-ской столицѣ не по правиламъ! — перебилъ его Ропшинъ раздражительно. — Это мое дѣло!—съ явнымъ вызовомъ от-вѣтилъ австріецъ. Животная злость охватила Ропшина. Онъ размахнулся... Голова у австрійца мотну-лась на бокъ, котелокъ свалился съ головы и мо-нокль выпалъ изъ глаза. — Одначе, — здорово!.., — замѣтилъ, подмиг-нувъ, одинъ фабричный другому въ образовавшемся кольцѣ, состоявшемъ въ большинствѣ изъ масте-ровыхъ и рабочихъ, падкихъ до всякаго рода улич-ныхъ зрѣлищъ и происшествій. — Одно слово, •— саданулъ! — одобрительно иодтвердилъ другой. — \Уаз (іаз? \Ѵаз ізі сіаз!*) — растерянно повторялъ австріецъ, держась за щеку. — Чего это онъ тамъ лопочетъ? — спросилъ какой-то рабочій. — Развѣ не понимаешь,— еще разъ въ морду захотѣлъ!.. Кругомъ раздался смѣхъ... Ропшинъ сообщилъ подошедшему околодоч-ному надзирателю, ■— кто онъ, и рѣшительно вы-шелъ изъ окружавшей толпы, которая передъ нимъ предупредительно разступилась. — Разойдись! Разойдись! Тутъ не базаръ, — скопленіе личности не дозволяется! — слышалъ онъ за собой убѣждающій голосъ полицейскаго. *) Что такоб? Что такое? 111 Когда Роіішинъ пришелъ въ желѣзнодорож-ную больницу, Дора полулежала въ хирургической пріемной на клееичатомъ диванѣ. Ее уже осмотрѣлъ докторъ. Никакихъ серіоз-ныхъ поврежденій онъ у нея не нашелъ. — Паціентка перенесла сильное нервное по-трясеніе отъ испуга! — объяснилъ докторъ вошед-шему Ропшину свой діагнозъ и причину ея обмо-рочнаго состоянія. — Тіпсіига ѵаіегіапі три раза въ день, абсолютный покой, тишина... Ропшинъ не слушалъ того, что дальше гово-рилъ докторъ, — онъ съ изумленіемъ смотрѣлъ на устремленные на него черные, миндалевидные глаза и видѣлъ восторженный взоръ, который граничилъ съ обожаніемъ... — А, знакомая незнакомка! — шутливо ска-залъ Ропшинъ, подходя къ Дорѣ. — Благодарите Бога, что дешево отдѣлались, развѣ такъ можно!..— продолжилъ онъ съ ласковой укоризной. — Я увидѣла васъ! — въ сладкомъ томленіи призналась Дора. — Вы ѣхали около памятника... я не замѣтила, какъ автомобиль... наѣхалъ на меня... Ропшинъ не зналъ, что говорить. Онъ под-сѣлъ къ Дорѣ и положилъ ей на руку свою руку. Онъ чувствовалъ, какъ ея рука трепетно за-дрожала... — Графъ — начала Дора. — Что такое? — наклонился онъ къ ней. — Графъ! Я больше не могу... Я... — прошеп-тала она страстно съ мучительной тоской, — лю-блю васъ!.. Она еще хотѣла что то сказать, но, откинув-шись на подушки, потеряла сознаніе. 112 XVII Къ Ропшину въ его лагерный красносельскій баракъ зашли послѣ обѣда на кофе Щербининъ и Эрнсбергъ. Кофе было только предлогомъ... Эрнсбергъ предложилъ обсудить, какъ можно было-бы ликвидировать исторію съ австрійскимъ чиновниксмъ, которая, получивъ въ Петербургѣ широкую огласку, грозила Ропшину непріятными послѣдствіями. Меньше всѣхъ заботился объ этомъ самъ Ропшпнъ. Онъ высказался въ полковой средѣ, что оііъ былъ вынужденъ на репрессію и доказывать это находитъ лишнимъ... Эрнсбергъ съ этимъ не соглашался, но откры-то этого не высказывалъ и поэтому у Щербинина къ нему накипало какое-то нехорошее, непріяз-ненное чувство... Пока на верандѣ, въ серебряномъ качающем-ся кофейникѣ, готокился кофе и Захаръ по указанію Ропшина ставилъ на столъ печенья и разноцвѣтные ликеры, Эрнсбергъ сидѣлъ на перилахъ, въ зелени чахлаго дикаго вннограда, обвивавшаго веранду, и, попыхивая папиросой, собирался съ мыслями. Онъ щурилъ свои близорукіе глаза и нервно поправлялъ пенснэ. Щербининъ, удобно помѣстившись въ лонгше-зѣ, курилъ сигару. — Я имѣю свѣдѣніе о томъ, что этотъ инци-дентъ съ австрійцемь, — началъ Эрнсбергъ мен-торскимъ тономъ, — произвелъ въ высшихъ кру-гахъ впечатлѣніе удара грома среди голубого неба и, насколько мнѣ извѣстно изъ „сферъ", въ австрій-ское посольство уже послано извиненіе... — Вполнѣ возможно! — перебилъ его Щер-бининъ. 8 113 — Въ одной изъ статей международнаго права... — Эхъ, — оставьте вы международное право, ей-ей, и безъ него кислоі — снова перебилъ его Щербининъ съ досадой. Эрнсбергъ прикусилъ языкъ. Щербининъ былъ полковникъ и Эрнсбергъ временно зависѣлъ отъ него. Спорить было невы-годно. Наступило тягостное молчаніе... Ропшинъ въ душѣ смѣялся. Щербининъ полуобернулся къ нему. — Я, всетаки, тебѣ долженъ сказать, Васень-ка, — наставительно сказалъ ему Щербининъ, — что ты сдѣлалъ ,Даих раз", — какой чертъ дернулъ тебя связаться съ этимъ австрійскимъ чиновникомъ... это было неосторожно! — Ему самому надо было быть осторожнѣе! Что онъ сказалъ городовому? Что мнѣ оставалось дѣлать? — посмотрѣлъ на Щербинина Ропшинъ своимъ яснымъ взглядомъ. — Ты, вотъ, меня понять не хочешь, Васень-ка! — съ ласковой укоризной сказалъ ему Щер-бининъ, — Я вовсе не осуждаю тебя за то, что ты далъ ему затрещину, — Боже упаси! Но зачѣмъ ты поставилъ себя въ такое положеніе, что тебѣ пришлось это сдѣлать? Вотъ что! — Я никакъ не могъ предположить... — Вотъ именно, и въ этомъ твой промахъ... — Я этого не отрицаю! —- просто согласился Ропшинъ. Щербининъ глубоко загянулся сигарой. — Люблю я тебя, Васенька, — произнесъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, — за твою прямоту... Ни глупыхъ, ни смѣшныхъ, ни, тѣмъ болѣе, оскор-бительныхъ положеній ты не переносишь, не такъ, какъ многіе, которые въ погонѣ за карьерой готовы на всякіе компромиссы съ совѣстыо... По лицу Эрнсберга скользнула тѣнь самодо-вольной усмѣшки... 114 — Кажется, кофе готовъ! Пожалуйте къ столу! Какого ликера прикажете? Если не ошибаюсь, вы предпочитаете шартрезъ? — обратился Ропшинъ къ Эрнсбергу. Свистулькэ, вставленная въ стеклянную крыш-ку кофейника, отъ паровъ, собравшихся подъ ку-поломъ ея, весело посвистывала. Эрнсбергъ соскочилъ съ перилъ. Щербининъ съ лонгшезомъ подвинулся къ столу. — Мнѣ кажется, что графу необходимо пустить въ ходъ свои связи... Нужно дѣйствовать — сказалъ Эрнсбергъ такимъ тономъ, который исклю-чалъ всякое другое мнѣніе. —- Я уже принялъ опредѣленное рѣшеніе, — отвѣтилъ на это Ропшинъ. — Какое? — удивился Щербининъ. — Я ухожу изъ полка и вообще изъ воен-ной службы... — Зачѣмъ? Васъ, графъ, въ полку такъ цѣ-нятг! — замѣтилъ вкрадчиво Эрнсбергъ, много-значительно пожавъ плечами. — Вотъ поэтому-то я и ухожу... Я самъ всей душой преданъ своему полку и знаю, чтосъмоимъ уходомъ полку будетъ легче ликвидироиать эту исторію... — Да, ты — правъ! — прервалъ наступившее молчаяіе Щербининъ съ печалью въ голосѣ. За кофе Щербининъ разсказалъ два эпизода, одинаковыхъ по мотивамъ исполненія, но разныхъ по времени и послѣдствіямъ. — Въ 1885 году, — началъ Щербининъ, — въ царствованіе Государя Императора Александра III, въ далекомъ Туркестанѣ, афганцы, по наущенію англичанъ, неожиданно перешли русскую границу. Писать телеграммы и ожидать инструкцій было некогда, и поэтому полковникъ Комаровъ стреми-тельно обрушился на афганцевъ со своими турке-станскими стрѣлками и, послѣ короткаго боя, разбилъ ихъ и разсѣялъ. Англичане потребовали 8» 115 удовлетворенія. Императоръ, награднвъ Комарова брилліантовой саблей, повелѣлъ отвѣтить англи-чанамъ коротко, что Онъ, Императоръ, наградилъ полковника Комарова за его дѣйствія особой наградой. Англичане, проглотивъ эту горькую пи-люлю, притихли... Такъ было раньше! Щербининъ помолчалъ... — Не такъ давно, — продолжилъ онъ, — въ Тегеранѣ, подкупленные англичанами, персы аре-стовали своего шаха, вѣрнаго сторонника Россіи. Находявшійся тамъ со свое» персидской казачьей бригадой полковникъ Ляховъ разогналъ револю-ціонный меджилисъ и освободилъ иіаха. Англичане начали дипломатическую переписку... Въ резуль-татѣ — Ляховъ былъ смѣщенъ и едва избѣгъ суда... Англичане торжествовали... Это — въ наиіи дни!.. — Тетрога зі іиегіпі: пііЬіІа, зоіиз егіз!*) — заключилъ Щербининъ свои слова латинскимъ изреченіемъ изъ Овидія. — Что это значитъ? — я не понимаю латы-ни! — спросилъ Ропшинъ. — Это значитъ, что нашъ Государь въ минуту опасности можетъ оказаться безъ вѣрныхъ людей! Вотъ что! — рѣзко отвѣтилъ Щербининъ. — Неужели не найдутся? — подумалъ Роп-шинъ, вспомнивъ Гриппенберга. *) Если время покрывается тучами, — ты останешься одинъ. 113 XVIII Вскорѣ иослѣ отъѣзда въ Петербургъ моло-дого графа, Кэтъ тоже уѣхала изъ Ячменова. Старая графиня, отпуская ее, просила ее вернуться, чтобы дочитать Вальтеръ-Скотта. Среди дѣловоГ: корреспонденціи изъ Америки Кэтъ нашла письмо отъ Тани. Таня писала, что научныя изслѣдованія за-держиваютъ ея мужа вь Берлпнѣ, что она не можетъ пріѣхать одна и поэтому пріѣдетъ въ Петербургъ съ нимъ вміістѣ только къ зимѣ. Это піісьмо огорчило Кэтъ, которой хотѣлось, чтобы имеино Таня распутала тотъ клубокъ слож-ныхъ взанмоотношеній, которыя она, Кэтъ, создала для себя такъ неосторожно въ Ропшинскон семьѣ. Изъ Танинаго письма было видно, что она не одобряетъ поступка своей подруги и не находитъ въ иемъ того безобиднаго начала, которымъ ру-ководилась Кэтъ. Таня совѣтовала Кэтъ ликвидировать, пока не поздно, совершениый обманъ... — Нѣтъ, — все-таки буду ждать Таню! — рѣшила Кэтъ твердо, перечптавъ письмо, — пусть она ликвидируетъ... Дора тяжело переживала свою любовь... Она сосредоточила всю любовь ко всей все-ленной только на одномъ Ропшинѣ и возвела его на степень божества. Онъ одинъ наполнилъ для нея собою весь міръ... Дора горѣла огнемъ и со-знавала, что уже ни ограничить, ни погасить его она не въ силахъ. Любовь стала ея душой, ея блаженсткомъ, восторгомъ и мученіемъ... Силою страсти ея сердце стало чистымъ, какъ небесная лазурь послѣ грозы... 117 Начатое любовыо могло быть докончено только Богомъ... — Я васъ совсѣмъ не узнаю, Дора, — васъ какъ будто подмѣнили... — говорила Кэтъ, рас-пахнувъ пенюаръ и сидя верхомъ на верхней ступенькѣ лѣсеики передъ книжнымъ пікафомъ въ новой библіотекѣ. — Вы все время о чемъ то думаете... Ваши мысли гдѣ-то далеко... Вы разсѣяны... Что съ вами, милая Дора? Дора задумчиво смотрѣла въ окно. Обернувшись, она подняла на Кэтъ свои чер-ные, печальные глаза. — Я ухожу въ монастырь!.. — коротко отвѣ-тила она. Кэтъ удивленно посмотрѣла на нее. — Въ монастырь? — переспросила она. Дора, удерживая слезы, вышла изъ библіо- течной. На крутомъ склонѣ холма, при сліяніи Вислы и Сана, дремлетъ старый Сандоміръ. Далеко, съ галиційскихъ равнинъ бѣлѣютъ стѣны стариннаго замка польскаго короля Влади-слава IV, отливаютъ пыльнымъ опаломъ узкія слюдяныя окна женскаго монастыря набожныхъ кармелитокъ и четко рисуется въ небѣ острая игла католической соборной колоколыіи. Средневѣковый Сандоміръ романтиченъ своей древностыо... Все въ немъ грезитъ о быломъ... Остатки земляныхъ рвовъ, каменныхъ стѣнъ и башенъ временъ Казиміра Великаго говорятъ о бывшихъ здѣсь кровавыхъ бояхъ; королевскій за-мокъ, купающій свои стѣны въ рѣкѣ, напоминаетъ о славѣ и блескѣ далекаго прошлаго: его залы 118 тогда пестрѣли народной толпой, гремѣли шпоры „гоноровыхъ" пановъ и стучали каблучки жеман-но-лукавыхъ паннъ и паненокъ въ тактъ мазурки и краковяка; волны времени не захлестнули мона-стырскихъ стѣнъ, столѣтія безсильны у ихъ под-ножія, миръ и тишина царитъ за ними и когда-то кипѣвшая кругомъ жизнь теперь молчаливо про-ходитъ мимо... И уставъ монастырскій не измѣнился со временемъ, — онъ все тотъ-же. Это каноническое подчиненіе монахинь своей игуменьѣ со всей стро-гостью полнаго самоотреченія. Какъ голосу Христа, иі ѵосі СНгізІі, онѣ долж-ны исполнять съ радостыо каждое приказаніе и жеетъ и быть такими-же послушными орудіями, какъ топоръ въ рукахъ дровосѣка или рычагъ какой нибудь сложной машины. По очереди каждая монахиня въ монастырской капеллѣ совершаетъ „непрестанное поклоненіе". Это — молитва за всѣ грѣхи, совершаемые на землѣ. Молящаяся сестра стоитъ на колѣняхъ передъ Св. Дарами со скрещенными руками и, когда пада-етъ отъ изнеможенія, ложится ничкомъ, лицомъ на каменныя плиты, и въ такомъ положеніи про-должаетъ молиться за всѣхъ грѣшниковъ міра. Онѣ смѣняются, какъ солдаты на часахъ, уже въ продолженіе многихъ сотенъ лѣтъ и замали-ваютъ чужіе грѣхи, насилія, несправедливости и преступленія... Золотое августовское солнце, бросивъ на Сан-доміръ прощальный лучъ, опустилоеь за австрійскій пограничный кордонъ. Небольшая еврейская телѣжка съ одной ло-шадью подвезла Дору къ желѣзной калиткѣ монастыря со стороны Опатова. 119 Возница-еврей, въ длинномъ лоснящемся лап-сердакѣ и пейсахъ, снялъ съ телѣжки Доринъ багажъ, — небольшой холщевый свертокъ. Дора постучала у калитки кольцомъ. Калитка медленно отворилась и въ ней по-казалось изъ-подъ причудливаго головного убора молодое, изнуренное и блѣдное лицо привратницы, въ глазахъ которой уже угасла весна. Привратница, окинувъ Дору любопытиымъ взглядомъ, тихо произнесла — Аѵе Магіа! — Огаііа ріепа! — отвѣтила Дора. Переступая монастырскій порогъ сердце у Доры щемительно сжалось... Хватитъ-ли у нее силъ побороть сердечныя страсти? Напдетъ-ли она въ монастырѣ то душевное успокоеніе, которое иіцетъ? Женское сердце не терпитъ пустоты... Разру-шеніе одного сопровождается новыми созиданіями и сладкій ядъ любви Дора замѣняла молитвой и посгомъ. XIX Послѣ отъѣзда Доры, Кэтъ, ничего не зная о томъ, что произошло съ Роншинымъ, рѣшила ис-пользовать то время, которое остазалось до пріѣзда Тани, путешествіями. Побывавъ съ Дорой послѣ Костромы на Кав-казѣ, Кэтъ хотѣла побывать на сѣверѣ, въ Фин-ляндіи, для сравненія. Къ этому вскорѣ предсгавился случай. Изъ американскаго посольства въ Финляндію собиралась экскурсія туристовъ. Кэтъ присоединилась къ ней. Маршрутъ былъ помѣченъ изъ Петербурга пароходомъ до Торнео, причемъ предполагалось подняться по рѣкѣ Кеми въ Лапландію до поляр наго круга, чтобы посмотрѣть назаходящее солнце' 120 Обратно экскурсія возвращалась изъ Улеабор-га по желѣзной дорогѣ. Кэтъ обложилась книгами... Приступивъ къ нзученіго финляндской исторіи Кэтъ никакъ не могла понять въ какой зависимо-сти отъ Россіи находится Финляндія? Послѣ завое-ванія ея прошло больше ста лѣтъ и около этого вопроса все еще происходили горячіе споры. Нѣкоторые ученые доказывали, что Финляндія суверенное княжество, связапное съ Россіей уніей, другіе — что Финляндія автономиа, но нккакой уніи нѣтъ, третьи,— что это государство нъ госу-дарствѣ и, наконецъ, четвертые, — что Финляндія это только русская провинція... Кэтъ находилась въ недоумѣніи. Но, прочтя, какъ финскія войска ходили при Императорѣ Николаѣ I на усмиреніе Польскаго мя-тежа, совершали Венгерскій походъ и ѵчаствгвали въ Восточной воГпіѣ и ири Императорѣ Алекеан-дрѣ II, во время Русско-Турецкой войны, сражались на Балканахъ, — Кэтъ поняла, что Финляндія не-разрывно связана съ Роесіей исторически. Кэтъ казалось очевиднымъ, что въ случаѣ войны Императоръ Александръ III, по примѣру Своего Дѣда и Отца, тоже вызвалъ-бы финскія войска для участія въ войнѣ и Кэтъ не могла себѣ объяснить, почему Императоръ Николай II эти вой-ска уничтожилъ... Ознакомивишсь съ Фииляндіей книжно, Кэтъ, съ болѣе чѣмъ достаточнымъ для туристки бага-жомъ знаній, сѣла въ одинъ изъ вечеровъ конца августа, у Николаевскаго моста, на иароходъ. Составъ экскурсіи состоялъ изъ иѣсколькихъ американцевъ и двухъ дѣвушекъ, сестеръ одного изъ нихъ. Былъ одинъ длинный, какъ жердь англи-чанинъ, совершившіп, по его словамъ, нѣсколько кругосвѣтньіх ь путешествій. Пароходъ засвѣтло прошелъ Морской каналъ и, миновавъ Кронштадтскіе форты, взялъ курсъ на западъ. Послѣ полуночи, справа обрисовался, обли- 121 тый блѣднымъ луннымъ свѣтомъ, скалистый мысъ Экенесъ и пароходъ черезъ часъ пришвартовался у Ганге. На другой день туристы были въ Гельсинг-форсѣ. Грозный Свеаборгъ виднѣлся влѣво. Нарядный Гельсингфорсъ удивилъ Кэтъ своей чистотой. Казалось, что его обитатели живутъ въ немъ только для того, чтобы его чистить, мыть и наводить блескъ. Въ тотъ-же день вечеромъ другой пароходъ, значительно меныпій, чѣмъ первый, отошелъ отъ Гельсингфорса. Аландскія шкеры онъ проходилъ днемъ. Сѣрыя волны туманнаго моря плескались у скалистыхъ береговъ, поросшихъ хвойными лѣсами. Кое-гдѣ на мшистыхъ склонахъ виднѣлись березо-вые и осиновые перелѣски, кусты ивы, вереска и можжевельника. Пароходъ иногда шелъ такъ близко отъ ост-рововъ, что среди темной зелени береговъ были видны ' краснѣвшія, какъ зерна коралловъ, киети ежевики и ягоды морошки, брусники и мамуры. Холодное солнце не грѣло... Тихо отдыхали подъ его лучами сжатыя поля... Величественная тишина природы нарушалась глухимъ прибоемъ дробящихся волнъ о прибрежный гранитъ... — Какъ все это не похоже на яркія краски Юга! — думала Кэтъ. — Тамъ, залитый ослѣпи-тельно-знойнымъ солнцемъ, иестрый и шумный Тифлисъ... Тамъ Батумское побережье, — эта сказ-ка Гомера! Чуть колышется синева какъ-бы уснув-шаго моря и далеко въ прозрачной небесной лазури бѣлѣютъ на сѣверѣ снѣговыя вершины Эльбруса и на югѣ Понтійскій Тавръ... Экзотическая природа дышетъ сладострастіемъ и нѣгой въ ароматѣ цвѣ-товъ!.. Тамъ журчитъ, не умолкая, Арагва, сбѣгая горнымъ хрусталемъ съ Кавказскаго хребта, и благословляютъ ее, чистую, какъ невинную дѣвуш ку, съ дикаго утеса Мцхета золотые кресты собора 122 Св. Нины!.. Тамъ глубое и дикое ущелье Дарьяла' Въ серебряныхъ брызгахъ и пѣнѣ клокочетъ на его днѣ водопадами безпокойный Терекъ и несетъ въ мутный Каспій народамъ Востока легенду о русскомъ Царѣ... Тамъ... Пароходъ далъ протяжный гудокъ и вывелъ Кэтъ изъ задумчивости. На палубѣ поднялась суета Навстрѣчу шла Императорская яхта „Штандартъ". Пароходъ по положенію, расходясь, отсалю-товалъ еи флагомъ. На вторыя сутки послѣ Аландскихъ шкеръ на фонѣ далекаго горизонта обрисовался городъ Ваза. Дыханье осени становилось замѣтнѣе. Ночью былъ небольшой морозъ и днемъ было прохладно. Большинство пассажировъ проводило время въ каютъ-компаніи. Кэтъ, облокотившись на подушки мягкаго ди-вана, разговаривала съ двумя своими соотечествен-никами, стремившимися ей доказать, что русскіе — варвары, а финны — культурные европейцы и по-этому между ними не можетъ быть ничего общаго. Кэтъ горячо доказызала, что у Россіи своя самобытная культура, до которой не только фин-намъ, но и всей Европѣ далеко, и при этомъ Кэтъ утверждала, что куда-бы русскіе не проникали на Востокѣ, гдѣ еще не было никакой европейской культуры, они всюду вносили тамъ свою культуру и притомъ мирнымъ путемъ. Что-же касается финновъ, то они уже давно получили свою культуру отъ шведовъ и Россія до послѣдняго времени не стремилась прививать имъ своей культуры, и потому и русскіе, и финны сто лѣтъ мирно жили вмѣстѣ и дружно отстаивали свои общіе государственные интересы даже, когда это было нужно, съ оружіемъ въ рукахъ. — Вы, значитъ, не знаете того, что происхо-Дигъ въ послѣднее время между Россіей и Фин-ляндіей? — язвительно замѣтилъ одинъ изъ собе-сѣдниковъ. 123 — Все это очень печально! — замѣтила Кэтъ и уклонилась отъ дальнѣйшаго разговора на тему, которая ей бы/іа непонятпа. Наступило молчаніе... — Недавно вь Петербургѣ произошелъ инци-дентъ, — прервалъ созд-івінррся мол°аніе прежпій собесѣдникь, съ желаніемъ доказать гіравоту сво-ихъ словъ, — которыіі доказываетъ, что въ Россіи даже не признается дипломатическая неприкосно-венность личности, — одинъ офицеръ избилъ на улицѣ австрійскаго чиновника, ѣхавшаго въ авто-мобилѣ... Можете себѣ пргдставить! Развѣ такой случай въ Финляндіи возможенъ!.. — Конечно, возможенъ! Вѣдь на этомъ австрій-цѣ не было иаписано, что онъ австріецъ и, надо думать, что его поведеніе было тоже далеко не безупречно... —■ пожала гілечами Кэтъ. — А самый фактъ такой грубой расправы? — горячо возразилъ молодой человѣкь. — Это другое дѣло! — отвѣгила Кэтъ. Сидѣвшій рядомъ за кружкой эля, длинный англичанинъ, изъѣздившій весь свѣтъ, спокойно вмѣшался въ разговоръ. — Этотъ офицеръ былъ графъ, значитъ — аристократъ! — сказалъ онъ флегматично. Собесѣдникъ Кэтъ лукаво улыбнулся. — Графъ... Это какъ разъ то, что создалъ Старый Свѣтъ своей культурой и что такъ высоко котируется у насъ на биржѣ американскихъ не-вѣстъ, — продолжилъ онъ. — Это совершенно естественно... Дорого то, чего нѣтъ... Европа создала аристократію крови, Америка — аристократію доллара... Далѣе, — за-конъ жизни — обмѣнъ... — Торговля, миссъ. — Да, если хотите... Но я лично титула себѣ покупать не собираюсь и свои манильскія плантаціи не пуіцу на „биржу невѣстъ"! Пусть это дѣлаютъ другія! — и Кэтъ весело разсмѣялась. 124 — Фамилія этого аристократа — графъ Роп-шинъ! — методично продолжнлъ англичанинъ, ни къ кому не обращаясь и перелистывая свою путе-вую книжку... Кэтъ до крови прикусила губу. — Когда я былъ въ Новой Гвинеѣ, — про-должалъ, между тЬмъ, англичанинъ, — и меня взяли въ плѣнъ и хотѣли съѣсть людоѣды, — я записалъ всѣ ихъ пряготовленія до послѣдняго момента... — Когда изъ васъ уже собирались дѣлать бифшіексы? — спросилъ молодой американецъ. — Да. — Но, какъ видно, не сдѣлали? — Нѣгъ. Онн не успѣли... ГІришли наши мо-ряки.. — И бѣдные людоѣды остались безъ обѣда голодными! — съ сожалѣніемъ покачалъ головой аме;иканецъ.— Чѣмъ-же вы вознаградили вашихъ спасителей? — 0! Я ихъ хорошо наградилъ — я собралъ ихъ всѣхъ и прочелъ имъ все, что я записалъ... Американцы дружно разсмѣялись. — Королевская награда! —сказалъ одинъ изъ нихъ сквозь смѣхъ. — Да. Это было очень интересно! — и невоз-мутимый англичанинъ протянулъ американцу свои замѣтки о Новой Гвинеѣ. Кэтъ не поѣхала дальше. Въ Вазѣ она сѣла въ поѣздъ. Въ окна вагона замелькали суровые финляндскіе пейзажи, станціи, селенія, готическія кирки... Таммерфорсъ, Тавастгусъ, Выборгъ, Бѣло-островъ, Удѣльная и... Петербургъ. Кэтъ съ Финляндскаго вокзала послала гра-финѣ Ропшиной телеграмму. Въ тотъ-же вечеръ Кэтъ получила отвѣтъ. Графиня ждала ее. — Чѣмъ теперь окончится наше чтеніе Валь-теръ Скотта? — думала Кэтъ, радостно собираясь въ Ячменово. 125 XX Въ 1913 году зима наступила рано... Въ Тверской губерніи въ концѣ октября по ночамъ начало сильно морозить. Шелъ рѣдкій снѣгъ, который днемъ таялъ. Пороша не держалась... Охота по „пушнинѣ не налаживалась... Графъ Ропшинъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ, когда можно будетъ приступить къ „Углу", гдѣ должна была начаться выборная рубка сосноваго угодья. Ожидали этого и Ячменовскіе крестьяне. Уро-жай изъ за раннихъ морозовъ въ этомъ году былъ ниже средмяго и графъ обѣщалъ поддержать кре-стьянъ зимой заработкомъ по рубкѣ „Угла" и вывозу изъ него лѣса. Ропшинъ былъ оживленъ и дѣятеленъ. Онъ старался войти во всѣ детали сельскаго хозяйства и это, какъ спортъ, захватывало его. Графиня, забывая, что ея Васенька не дѣла-етъ военной карьеры, о которой она такъ мечтала, вполнѣ была счастлива тѣмъ, что онъ съ ней. Кэтъ знакомилась съ помѣщичьимъ и кре-стьянскимъ бытомъ, осторожно вела у себя днев-никъ и по ночамъ читала русскія книги. Всѣ по прежнему были убѣждены, что она не знаетъ русскаго языка и не стѣснялись ея при-сутствія. Такъ, крестьянка однажды откровенно гово-рила при ней, какъ они по ночамъ у Ропшинскаго графа воруютъ лѣсъ, — въ то время, когда одни спаивали водкой лѣсниковъ, другіе — рубили и вывозили бревна. Кэтъ и Ропшинъ все больше сближались... Они оба ясно сознавали, что ихъ связываютъ какія-то невидимыя, но прочныя нити, — Кэтъ съ нѣжнымъ трепетомъ лгобви, Ропшинъ — просто, безъ анализа. 126 Въ концѣ ноября ударили морозы и Ячменово замело снѣгомъ. Было воскресенье... Реомюръ показывалъ десять градусовъ мороза, было ясно, но барометръ шелъ къ „непогодѣ". Слегка мело... Графикя только что вернулась изъ церкви. У расчищеннаго отъ снѣга подъѣзда стояли розвальни, покрытые ковромъ. Молодой графъ собирался ѣхать въ лѣсъ. Онъ стоялъ въ нагольномъ тулупѣ и въ ва-ленкахъ у розваленъ, когда къ дому подъѣхалъ графининъ возокъ. Онъ подошелъ къ возку, открылъ дверцу и помогъ матери выйти изъ него. — Васенька, отвези къ Оленинымъ миссъ... Я совсѣмъ забыла, — у меня къ нимъ есть дѣло... Когда поѣдешь обратно, — заѣдешь за ней, — попросила она сына, медленно поднимаясь по усыпаннымъ желтымъ пескомъ ступенямъ подъѣзда. Миссъ Ани не заставила себя ждать... Въ теплой ватной шубкѣ и въ мѣховой бѣ-личьей шапочкѣ, которая особенно шла ей, она, скрипя ботиками, быстро сбѣжала съ подъѣзда и мягко опустилась рядомъ съ графомъ на ковровое сидѣнье розваленъ, съ лѣвой стороны. Графъ отпустилъ кучера и взялъ въ руки вожжи. Застоявшійся „Бобыль", его любимый жере-бецъ, легко подхватилъ сани и, горячась, вынесъ ихъ на тугихъ вожжахъ по накатанной узкой зимней дорогѣ къ выѣзду изъ усадьбы. Замелькала елочная изгородь... Усадьба — позади... Жеребецъ на рыси весь въ снѣгу. Изъ-подъ копытъ летятъ пушистые комья... Кэтъ, смѣясь, защищается отъ нихъ муфтой. 127 — Вамъ не холодно? — спрашиваетъ ее за-ботливо Ропшинъ, переводя рѣзваго жеребца въ шагъ передъ бревеннатымъ мостомъ Ячменовскаго ручья. — Нѣтъ. — Хорошо? — Чудесно! Проѣхали ручей. — Теперь держитесь! — полуобернулся Роп-шинъ къ Кэтъ и тронулъ вожжами. Рысакъ плотно влегъ въ хомутъ, наддалъ и пошелъ полнымъ ходомъ. Широко раскинулись поля, занесенныя снѣж-ной пеленой; покрыто пушистымъ и мягкимъ по-логомъ болотистое чахлое мелколѣсье, по которому осеныо водились дупеля и бекасы; отливается на солнцѣ голубымъ отливомъ ледъ на зеркальной поверхности придорожнаго озера... Вправо, вдали, синѣетъ за бѣлымъ блестящимъ ковромъ сосновый боръ... Кэтъ, прижавшись къ Ропшину, какъ-бы гре-зила съ полузакрытыми рѣсницами. Ропшинъ залюбовался ею. Ея щеки разрумянились; блестѣли въ улыбкѣ ея ровные, бѣлые зубы; изъ-подъ шапочки выбился золотистый локонъ, которымъ ласково игралъ встрѣчный вѣтеръ... Неожиданно для себя Ропшинъ нагнулся и приложилъ свои губы къ ея губамъ... И горячій звукъ поцѣлуя замеръ въ морозномъ воздухѣ... Дальше они ѣхали молча, притихши, какъ нашалившія дѣти. Миновали деревню... Обогнали обозъ... Вдали, на горѣ, обрисовалась Оленинская усадьба. 128 XXI „Сбились мы. Что дѣлать намъ? „Въ полѣ бѣсъ насъ водитъ, видно, „Да кружитъ по сторонамъ." А. С. Пушкинь. Ропшинъ задержался въ лѣсу. Уже вечерѣло, когда онъ, весь запорошенный снѣгомъ, пріѣхалъ въ Оленино за Кэтъ. Она большую часть дня провела въ библіо-текѣ, — ей хотѣлось быть одной. Ея душу напол-няли ощущенія счастья и надеждъ. — Надо торопиться, — вдоль по улицѣ мете-лица мететъ! — услышала она внизу, въ прихожей, знакомый беззаботно-веселый голосъ Ропшина въ то время, когда Оленины уговаривали его остаться и провести вмѣстѣ вечеръ. Это имъ удалось только отчасти, — Ропшинъ остался обогрѣться и напиться чаю. Когда Ропшинъ и Кэтъ выѣхали отъ Оле-ниныхъ еще свѣтила луна и можно было разлн-чать дорогу, но вѣтеръ замѣтно усиливался и заметалъ ее. Ропшинъ подумалъ о томъ, что было-бы благоразумнѣе вернуться обратно и переждать непогоду, но... рядомъ, довѣрчиво прижавшись къ нему, сидѣла Ани, и онъ рѣзко вожжами послалъ „Бобыля" впередъ. ' Жеребецъ, фыркая, рѣзалъ грудью снѣжные сугробы, переходя въ шагъ. ГІроѣхали занесенную снѣгомъ деревню, ка-завшуюся вымершей. Луна зашла. Настала морозная пурга съ туманомъ, которую русскій сѣверъ на-зываетъ по-якутски „ардахъ". Кругомъ ничего не было видно. Стало темно. Снѣгъ залѣплялъ глаза. „Бобыль" уже съ трудомъ везъ сани и, на-конецъ, сталъ. » 129 — Этого еще не доставало! — сказалъ дѣ-ланно-спокойнымъ тономъРопшинъ въ завываніяхъ вѣтра. Въ тонѣ Ропшина Кэтъ уловила тревожную ноту. — Мы заблудились? — спросила она. То слово, которое Ропшинъ боялся произнести, было сказано. — Да! Надо искать дорогу! Сани стояли на цѣлинѣ. Ропшинъ вышелъ изъ саней, увязшихъ въ глубокомъ снѣжномъ коврѣ. — Я поищу дорогу, а вы, миссъ, подождите меня! — нагнулся Ропшинъ къ Кэтъ, чгобы въ порывахъ вѣтра она могла слышать то, что онъ говоритъ. И онъ скрылся, какъ провалившись, въ снѣж-ной бушующей пеленѣ, — Не уходите! — крикнула ему Кэтъ съ мольбой, но вѣтеръ, заглушивъ ея слова, унесъ ихъ съ собой куда-то въ высь. Минуты для Кэтъ стали казаться часами... Страшныя каргины рисовалисьея воображенію. То ей казалось, что Ропшина засыпало снѣ-гомъ и онъ напрасно борется, чтобы освободиться отъ снѣжнаго покрова, то ей представлялось, что онъ провалился на озерѣ подъ ледъ и ей даже чудилось, что онъ зоветъ ее. Гіо ея лицу струйками сбѣгалъ талый снѣгъ и она не чувствовала, какъ съ нимъ смѣшивались слезы, которыя невольно бѣжали изъ глазъ. Она напрасно всматривалась въ темноту, — кругомъ ничего не было видно. Она теряла на-дежду... — Я нашелъ какую то дорогу! — услышала она неожиданно рядомъ съ собой Ропшинскій голосъ. Кэтъ радостно вскрикнула. — Эта дорога куда нибудь да приведетъ! — сказалъ Ропшинъ. 130 Онъ взягіъ „Бобыля" подъ уздцы. Сильный жеребецъ, отдохнувъ, бодро повезъ сани. Ропшинъ вывелъ его на дорогу, передалъ вожжи Кэтъ и самъ пошелъ рядомъ, все время нащупывая ногами наѣзженный путь. Дорога пошла среди мелкаго кустарника и вошла въ лѣсъ. Какъ по волшебству сразу стало тише и спокойнѣе. Буря бушевала по вершинамъ сосенъ и тамъ злилась вверху, что хвойный навѣсъ не даетъ ей возможности побушевать въ лѣсу такъ, какъ она это дѣлала въ чистомъ полѣ. Ропшинъ сѣлъ въ сани. — Теперь я знаю, гдѣ мы! — обрадовался онъ, различивъ у дороги огромную сосну, раско-лотую и обожженную молніей, повисшую на сучьяхъ своихъ огромныхъ сосѣдокъ-великаншъ, — мы на гранпцѣ казеннаго лѣса и до моей охотни-чьей избы не больше трехъ верстъ... Тамъ мы переждемъ это свѣтопреставленье и обогрѣемся... Кэтъ пристально всматривалась въ лѣсную чащу. — Тамъ я вижу какіе-то огоньки! — сказала она Ропшину. — Гдѣ? — удивился Ропшинъ. —- Тамъ, вь глубинѣ лѣса! — Это вамъ, просто, чудится! — Посмотрите сами, — вотъ-вотъ... мелька-ютъ... — показала Кэтъ рукой въ сторону. Ропшинъ почувствовалъ, какъ холодный потъ выступилъ у него на лбу. На межевой просѣкѣ горѣли фосфорическимъ блескомъ глаза волковъ. ■— Мто это такое? — спросила Кэтъ. — Это... Вы не бойтесь, Ани... Это — волки! Кэтъ ахнула и прильнула къ Ропшину. Большой, матерой волкъ, лязгая аубами, пе- ребѣжалъ дорогу. „Бобыль", прижапъ уши, захрапѣлъ и пере-шелъ въ галопъ. ь* 131 Ропшинъ перевелъ его въ рысь, — до охот-ничьей избы оставалось еще около двухъ верстъ іі надо было беречь его силы. Волки бѣжали за санями. — Ани, возьмите у меня изъ кармана зажи-галку и жгите сѣно! — сухо проговорилъ Ропшинъ. Кэтъ, собравъ всю силу воли, дрожащими руками зажгла комокъ сѣна и бросила его изъ саней, Волки испуганно метнулись въ чащу... — Подѣйствовало! — прошипѣлъ Ропшинъ со злобой. Кэтъ безпрестанно бросала на дорогу горящее сѣно. Волки съ рычаніемъ отбѣгали, грызлись въ безсильной злобѣ и снова нагоняли сани. Съ каждой минутой они становились наглѣе и уже плотнымъ кольцомъ окружали ѣдущихъ. До избы оставалось не больше полуверсты... „Бобыль", весь въ мылѣ, тяжело дыша, несся вскачь... — Неужели ворота во дворъ заперты? Не дай Богъ! — думалъ Ропшинъ, перегнувшись всѣмъ тѣломъ впередъ въ стремительномъ движеніи са-ней. — Что тогда дѣлать?.. Кэтъ уже не вѣрила въ спасеніе... Каждое мгновеніе ей казалось вѣчностью и страшная гибель неизбѣжной... Волки у самыхъ саней.. Слышно ихъ горячее дыханіе... Надежды нѣтъ!.......... Сани, какъ метеоръ, влетѣли во дворъ. Роп-шинъ на ходу выбросился изъ нихъ. Кэтъ усльі-шала спасительный ржавый скрипъ воротъ и лишилась сознанія... 132 Къ утру метель прекратилась. Вѣтеръ утихъ. По горизонту еще толпились тяжелыя свинцовыя тучи. Кое-гдѣ, между быстро летящихъ жидкихъ облаковъ, синѣло небо. Вершины сосенъ тихо ше-лестѣли и отряхивали сь себя пушистый снѣгъ. Ропшинъ и Кэтъ вернулись въ Ячменово къ полудню. Въ усадьбѣ они застали Щербинина съ моло-дой женой, пріѣхавшихъ въ это утро изъ Петер-бурга въ Ячменово. Послѣ завтрака графиня назначила въ боль-шомъ залѣ ячменовскаго дома благодарственный молебенъ по случаю чудеснаго спасенія своего сына отъ нападенія „звѣря лютаго въ лѣсахъ и дебряхъ сущаго". Кэтъ горячо молилась... XXII „Ревность — болѣзнь любвн". Старинные футлярные часы въ столовой пробили десять. Большая керосиновая лампа съ рефлекторомъ освѣщала чайный столъ и свѣтъ ея искрился на причудливомъ морозномъ узорѣ оконъ. — Надо идти спать, Настенька... Я сегодня таігь переволновалась... Вы устали съ дороги... Мужчинъ мы оставимъ, — у нихъ свои дѣла... —• и графиня, отставивъ чашку, встала изъ-за стола. — Помилуйте, графиняі — запротестовалъ Щербининъ. — Знаю, знаю... Но мы вамъ мѣшать не будемъі Я попрошу миссъ, чтобы она осталась за хозяйку., При ней вы можете говорить по-русски все, и она васъ не стѣснитъ... Спокойной ночи! 133 Сама графиня провела Настю на запасную половину, гдѣ Щербининымъ были отведены тѣ комнаты, въ которыхі, по обычаю, жили всѣ но-вобрачные Ропшинской семьи н въ которыхъ сама графиня послѣ свадьбы провела съ мужемъ свой счастливый медовый мѣсяцъ. Ропшинъ и Щербининъ перешли въ сосѣднюю гостиную. Кэтъ осталась въ столовой. До ея слуха доносились отдѣльныя слова и фразы Щербинина. — Нашъ полкъ... Красное Село... Стрѣльба выше хорошаго... Зимній днорецъ... Кэтъ вышла въ буфегную. Вернувшись, она усльипала, что Ропшинъ упоминаетъ ея имя. Роп-шинъ говорилъ тихо, но Кэтъ слышала каждое его слово и ея сердце наполнялось радостыо, сча-етьемъ и любовыо. — ... Ани держала себя съ замѣчательнымъ хладнокровіемъ, — говорилъ Ропшинъ. — Она все время бросала изъ саней горящее сѣно... Послѣдній моментъ былъ совсѣмъ критическій, — казалось, что вотъ-вотъ волки бросятся въ сани... Когда мы влетѣли во дворъ съ Ани сдѣлался обморокъ... Я не зналъ, что мнѣ дѣлать, — въ первый разъ мнѣ приходилось приводить барышню въ чувство! Я ее отнесъ въ избу и положилъ на диванъ... Раз-стегнулъ платье... Нашелъ въ избѣ, вь аптечномъ ящикѣ нашатырный спиртъ... Ничего не помогаетъ! Я тогда началъ на нее брызгать водой... Она от-крыла глаза... Испугалась, — волки выли за во-ротами... Я ее успокоилъ... Затопилъ печь... Ока-залось, что у Ани отморожены ноги... Я снялъ съ нея ботики, туфли и чулки и сталъ снѣгомъ рас-тирать побѣлѣвшіе пальцы... Черезъ нѣкоторое время они стали розовѣть... Я ихъ, конечно, рас-цѣловалъ по очереди... Чудныя ножки!.. — И это тоже относится къ медицинѣ? — услышала Кэтъдобродушный Щербининскій вопросъ. — Конечно, — это былъ докторскій гонораръ! Щербининъ засмѣялся. 134 Кэтъ возмутилась, — Какъ онъ смѣетъ раз-сказывать это... Это наша тайна! Этого никто не долженъ знать... — и бокалъ, который она держала въ рукахъ, со звономъ упалъ на полъ. — Что-же было дальше? — спросилъ Щер-бининъ. — Это я только тебѣ одному разскажу... Ани лежала на диванѣ въ золотѣ разсыпавшихся волосъ... Вся она была — любовь... „Гонораръ" пьянилъ меня... Волна неудержимой страсти туманила раз-судокъ... Я выбѣжалъ на крыльцо, отвернулъ рукавъ тулупа и съ силой впился зубами въ руку... По-смотри! — заключилъ Ропшинъ свое откровенное признаніе. — Боже мой! — услышала Кэтъ вслѣдъ за этимъ испуганное восклицаніе Щербинина. — Сколько крови! — Это вернуло меня къ сознанію! — Однако, этотъ знакъ на рукѣ останется у тебя на всю жизнь! — Ну, и пусть... Это моя побѣда надъ самимъ собой!.. — Мой милый, хорошій... — шептала Кэтъ ж нѣжное, доброе чувство наполнило ея душу ощу-щеніями счастья и тепла. — И только мой... мой...— и неожиданно ей пришло на умъ сравненіе, которое она недавно вычитала при чтеніи графинѣ Виктора Гюго: „капля росы дрожитъ на лепесткѣ розы н играетъ, точно алмазъ, радужнымъ свѣтомъ на солнцѣ; это дѣвушка — прежде, чѣмъ она отдалась. Та же капля, упавъ, смѣшалась съ грязью и сама сдѣлалась ею; это дѣвушка — послѣ паденія..." Горничная накрывала ужинъ. Звенѣлъ хру-сталь... — Миссъ Ани, не забудьте нашу знаменитую ячменовскую наливку! — услышала Кэтъ изъ го-стиной голосъ Ропшина по-англійски. — И уои ріеазе!*) — весело отвѣтила Кэтъ. *) Пожалуйста, если вамъ угодно. 135 Въ гостиной на нѣкоторое время воцарилось молчаніе. — Ты все такъ же много куришь? — послы-шался вопросъ Ропшина послѣ того, какъ Щер-бининъ срѣзалъ гильотинкой кончикъ сигары и закурилъ. — Да. Поддерживаю манильскую фирму Та-ниной подруги Кэтъ! — отвѣтилъ Щербининъ. — То есть несешь свою дань ея милліонамъ? — Несу, — покорно согласился Щербининъ. Кэтъ не могла удержаться отъ улыбки. — Кстати, помнишь-ли ты ту женщину, ко-торая явилась косвенной причиной твоей давнишней дуэли съ Несвижскимъ... Ту, которая бросилась въ вагонѣ защищать тебя? — спросилъ Щербининъ нослѣ молчанія. Кэтъ насторожилась. Что-то больно кольнуло »ъ сердцѣ... — Я случайно узналъ про нее многое! — продолжалъ Щербининъ. — Въ самомъ дѣлѣ? — Я недавно познакомился съ художникомъ Лачиновымъ. Онъ мнѣ много про нее разсказалъ... — Что-же именно? — Ее зовутъ Дора. Она была когда-то натур-щицей и въ послѣднее время служила компаньон-кой у какой-то богатой и вздорной американки, пріѣхавшей въ Россію неизвѣстно для чего! — Ну, и что-же? — Эта Дора — это та самая женщина, которая такъ убивалась, когда ты, раненый, безъ сознанія, лежалъ послѣ дуэли въ клиникѣ, — я ее тогда нѣсколько разъ видѣлъ, и которая тебѣ приносила цвѣты... Эта Дора — это та женщина, изъ-за ко-торой ты ушелъ изъ полка, давъ австрійцу по-щечину... — Что ты говоришь? — удивился Ропшинъ. — Я думаю, что она влюблена въ тебя и теперь уѣхала въ какой-то католическій монастырь, въ Польшу... 136 — Зачѣмъ? — Вѣроятно испугалась соблазна... — Глупо!.. Такая красивая женщина... Какое-то новое, безудержное чувство овладѣло Кэтъ. Она тяжело дышала... Ей казалось, что все кругомъ грохочетъ и стучитъ, — такъ мучительно билось ея обиженное сердце. Краска пятнами по-крыла ея лицо... Ноздри нервно вздрагивали... — Эта Дора относится къ одному изъ моихъ неоконченныхъ романовъ, — весело, между тѣмъ, признался Ропшинъ. Кэтъ забыла все. Она стремительно вбѣжала въ гостиную. — Что случилось? — спросилъ ее удивленно Ропшинъ. Кэтъ стояла въ вызывающей позѣ. Ея глаза горѣли гнѣвомъ. — Вы гадкій, мерзкій, низкій обманщикъ! — бросила ему Кэтъ на чистомъ русскомъ языкѣ. — Вы говорили, что любите меня! Это — ложь! Вы любите другихъ женщинъ! Въ васъ влюблена Дора... Дальше Кэтъ не могла говорить. — Вы не смѣете ее любить!.. — выкрикнула она со стономъ. — Успокойтесь, миссъ Ани! — поднялся къ ней Ропшинъ, удивленный ея словами, не замѣчая того, что она такъ неожиданно заговорила по-рус-ски. — Что съ вами? — Не подходите ко мнѣ!.. Не смѣйте!.. — от-бѣжала отъ него Кэтъ и, чтобы не упасть, обло-котилась на старый клавесинъ. — Вы мнѣ противны... — Миссъ Ани... — Я не миссъ Ани!.. — Кто-же вы?.. —■ Я — богатая и вздорная американка!.. Я — ехожу съ ума!.. Я — Танина подруга! Я — Кэтъ! Щербининъ и Ропшинъ смотрѣли на нее широко открытыми глазами... 137 На другой день, рано утромъ, Кэтъ уѣхала изъ Ячменова въ Петербургъ, а черезъ три дня сибирскій экспрессъ увозилъ ее, поблекшую и осунувшуюся, черезъ Владивостокъ въ Америку. Вскорѣ послѣ ея отъѣзда въ Ячменово прі-ѣхала Таня. На своемъ будуарномъ столикѣ она нашла голубой конвертъ, въ который была вло-жена записка, написанная рукою Кэтъ торопливымъ и неровнымъ почеркомъ: „ахъ, Таня, почему ты не пріѣхала раньше?.." XXIII „Когда сильный съ оружіемъ охра-няетъ свой домъ, тогда въ безопасно-сти его имѣніе" Ев. отъ Луки, 11, 21. Наступило лѣто 1914 года. Въ Европѣ назрѣвали событія мірового значенія. Политическая атмосфера была наэлектризована до послѣдняго предѣла и разрядъ долженъ былъ окончиться грозой. Споръ между великими державами ожидалъ своего рѣшенія „желѣзомъ и кровыо"... Завѣтъ стараго, мудраго Мольтке — „горе тому, кто первый зажжетъ пожаръ въ Европѣ" — былъ Германіей забытъ и она, зазнавшись, подо-жгла горючій матеріалъ. Англія не старалась его тушить изъ-за ко-рыстныхъ цѣлей — ослабить свою противницу на моряхъ — и, несмотря на всѣ мѣры и миролюбіе Русскаго Императора, въ іюлѣ началась Всемірная война. 138 Къ 4-6 августа русскія арміи развернулись по р. Нѣману, Бобру и Нареву — противъ Германіи и къ югу отъ Люблина, Холма и Ковеля, по линіи Луцкъ, Дубно, Проскуровъ — противъ Австро-Венгріи. Не дождавшись своего окончательнаго сосре-доточенія двѣ русскія арміи (1-ая и 2-ая), спасая союзницу Францію, перешли вь рѣшительное на-ступленіе и вторглись въ Восточную Пруссію. Нѣмцы немедленно сняли съ французскаго фронта два своихъ корпуса (XI и Гвард. резервный) изъ „ударнаго молота" для отправки ихъ на рус-скій фронтъ, что вскорѣ привело нѣмцевъ къ по-раженію на Марнѣ. Цѣною русской арміи, погибшей на поляхъ Танненберга, на р. Алле*), Парижъ былъ спасенъ. Въ то же время на русско-австрійской гра-ницѣ, между Вислой и Прутомъ, началась Великая Галиційская битва... Кровопролитные бои смѣнялись одинъ дру-гимъ... Военное счастье колебалось... Въ концѣ августа австрійцы начали поспѣш-ный отходъ по всему фронту и 30 августа ихъ главная масса спасалась за Санъ. Это было бѣгство... Гвардейская пѣхота входила въ составъ девятой арміи генерала Лечицкаго**). Къ 15-му августа, со-бранная у Люблина, она двинулась на Суходолы *) На тѣхъ-же поляхъ, у Грюнвальда, въ 1410 году, дружными усиліями русскихъ (смоленскихъ полковъ), по-ляковъ и литовцевъ были разгромлены нѣмецкіе рыцарн. **) 9^ая армія была сформирована въ поддержку 4-ой н 5-ой армій, развернувшихся отъ р. Вепржа по линіи Красникъ, Грубешовъ и Владиміръ-Волынскій на правомъ флангѣ всего русскаго расположенія. Южнѣе, до Прута, развернулись 3-я и 8-я арміи. 139 н Жуковъ. Упорнымн атаками гвардіи, гренадеръ и армейскихъ корпусовъ сопротивленіе австрійцевъ было сломлено и лучшая австрійская армія гене-рала Данкля, состоявшая изъ босанскихъ частей, была разбита. Той-же участи подвергся германскій корпусъ Войерша, подошедшій на выручку, армія Айффен-берга и все, что было южнѣе. При преслѣдованіи были захвачены десятки тысячъ плѣнныхъ, многочисленные обозы, огне-стрѣльные припасы... Поля сраженій были завалены трупами и брошеннымъ оружіемъ... Такого сраженія, какъ Галнційское, по коли-честву людей, принимавшихъ въ немъ участіе, по его продолжительности и по числу жертвъ, которыя оно унесло съ собой, еще не видѣлъ міръ. XXIV Въ одинъ изъ дождливыхъ осеннихъ дней сентября большой транспортъ раненыхъ изъ-за Вислы приближался къ Сандоміру. Прямо съ понтоннаго моста санитарныя дву-колки вереницей поднимались на гору. При въѣздѣ въ городъ раненыхъ встрѣчалъ персоналъ полевого госпиталя — молодой докторъ изъ заурядъ-врачей съ неестественно блестящими утомленными глазами, сестра (она была не въ фор-мѣ) съ правильными и строгими чертами блѣднаго лица, съ черной косой, обвивавшей обручемъ ея красивую голову, и санитаръ. Тутъ-же суетился транспортный фельдшеръ, дававшій объясненія. Они распредѣляли раненыхъ и въ зависимости отъ этого двуколки ѣхали съ перекрестка улицъ направо — въ городъ или налѣво — на монастыр-скій дворъ. 140 Заморенная вороная лошадь съ трудомъ везла, шлепая по грязи, крытую двуколку. На козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, сидѣлъ рослый солдатъ съ забинтованной головой. Онъ безпрестанно заглядывалъ внутрь двуколки, изъ которой слышались по-временамъ тихіе и скорб-ные стоны. — Вотъ и привезъ своего командира! — сказалъ ему покровительственно фельдшеръ, когда двуколка остановилась у перекрестка. — Слава Богу! — отвѣтилъ солдатъ, — а то, поди, всю дорогу мучились — будь она не ладна, эта самая Вильгельма! Сколько тамъ этого пра-вославнаго народу накрошили, почемъ здря, изъ орудіевъ, чтобъ ей пусто было, не приведи Господь!.. Фельдшеръ, не слушая того, что дальше го-ворилъ солдатъ, уставшій отъ долгаго молчанія въ пути, направилъ двуколку въ монастырь. — Захаръ! — послышался изъ двуколки сла-бый голосъ. — Чего извольте? — заглянулъ въ двуколку солдатъ. — Что тамъ такое? — Пріѣхали! — отвѣтилъ солдатъ,— въ этой самый Сандоміръ... Фельдшеръ подошелъ къ доктору. — Такъ что чижало... въ животъ!.. — доло-жилъ онъ и подумавъ, добавилъдля убѣдительности названіе раненія по-латыни. — Офицеръ? — Такъ точно. Графъ Ропшинъ... — Кто? — задохнулась сестра. — Капитанъ графъ Ропшинъ... да не выжи-ветъ... куда тамъ! — заключилъ фельдшеръ убѣ-жденно. Сестра пошатнулась. Она схватилась рукою за сердце... — Что съ вами, сестра Дора? — спросилъ ее заботливо докторъ, — вамъ дурно? На васъ лица нѣтъ... 141 — Нѣтъ... ничего... — провела сестра рукой по глазамъ. — Вотъ къ намъ везутъ еще раненыхъ... Докторъ обернулся... Дѣйствительно, вдали, извиваясь сѣрой лентой, двигался къ Сану новый санитарный транспортъ. Начало войны застало Ропшина въ деревнѣ. Въ тотъ-же день онъ ѣхалъ въ Петербургъ, на-значенный обратно въ свой полкъ, изъ котораго ушелъ годъ тому назадъ и уѣхалъ еъ деревню. Галиційское сраженіе прошло для него сча-стливо, но въ одномъ изъ боевъ за Вислой, при атакѣ австрійскаго арьергарда, онъ былъ тяжело раненъ въ животъ изъ пулемета. Прямо съ перевязочнаго пункта его уложили въ санитарную двуколку и отвезли въ Сандоміръ. Доктора говорили, что только операція мо-жетъ спасти Ропшина и откровенно сознавались, что надежды на нее мало... Дорѣ казалось, что она сходитъ съ ума. Она нервно перебирала четки подъ больничнымъ хала-томъ, пробовала молиться, но не могла... Къ вечеру, послѣ операціи, Ропшину стало совсѣмъ плохо... Дыханіе временами прекраіцалось и пульсъ отсутетвовалъ. Доктора принимали всѣ мѣры, чтобы поднять угасающія силы... Такъ прошла вся ночь, въ теченіе которой Дора не смыкала глазъ... Къ утру появилась слабая надежда, что силь-ный организмъ Ропшина можетъ побѣдить болѣзнь... Началось медленное выздоровленіе... И вмѣстѣ съ этимъ у Доры воскресалъ тотъ призракъ счастья, котораго она такъ боялась, и та жажда жизни, отъ которой она бѣжала въ мона-стырь... 142 О томъ, что было давно, она теперь, не огля-дываясь, никогда не вспоминала и не думала о будущемъ... Вскорѣ изъ Москвы въ Сандоміръ пріѣхала графиня... Тяжело-раненыхъ изъ монастыря увозили вглубь Россіи, — полевой госпиталь уходилъ изъ СандомІра подъ Перемышль, паденіе котораго ожидалось со дна на день. Ропшинъ долженъ былъ ѣхать съ послѣднимъ эшелономъ, который назна-чался въ Петербургъ, Графиня, сдѣлавъ въ монастырь щедрый вкладъ, упросила мать-игуменыо отпустить съ этимъ эше-лономъ послушницу Дору. XXV „Моя любовь не умираетъ..." Дамастнъ. Казеннымъ фасадомъ николаевскихъ временъ стоитъ надъ Невой огромный розовый квадратъ Клиническаго госпиталя. Тамъ тысячи людей умирали отъ ранъ, вы-здоравливали и ѣхали на фронтъ, чтобы пополнить порѣдѣвшіе ряды своихъ полковъ или отбрасыва-лись, какъ никому не нужный угольный шлакъ паровой машины, возвращаясь калѣками въ „перво-бытное состояніе". Въ день пріѣзда Ропшинскаго эшелона въ Петербургъ надъ городомъ висѣлъ густой осенній туманъ и моросилъ, какъ черезъ мельчайшее сито, мелкій дождь. Съ Варшавскаго вокзала раненыхъ развозили по госпиталямъ въ санитарныхъ вагонахъ трамвая. 143 Ропшина назначили въ Клиническій госпиталь о чемъ хлопотала графиня, и помѣстили въ не-, большой палатѣ, гдѣ уже лежали три офицера Каспійскаго полка, раненые въ августѣ подъ Ополе. Рана у Ропшина постепенно заживала... По мѣрѣ выздоровленія у него появлялась та счастливая жизнерадостность, которая, обычно, бываетъ у людей, перенесшихъ тяжелую болѣзнь или смертельную опасность... Онъ началъ съ того, что въ одно утро попро-силъ палатную сестру позвать къ себѣ парикмахера, долго смотрѣлся въ зеркало, смѣялся, какъ онъ похудѣлъ, и сердился на графиню за то, что она не привезла ему его любимыхъ духовъ. Полулежа въ подушкахъ онъ съ вниманіемъ слушалъ разсказы Каспійскихъ офицеровъ о ихъ полковой жизни и съ добрымъ чувствомъ смѣялся, когда одинъ изъ нихъ разсказалъ, какъ Наслѣд-никъ Цесаревичъ въ Петергофскомъ дворцѣ началъ, забавляясь, здороваться по утрамъ съ^ часовыми, чтобы слышать ихъ громкій, отчетливый, уставной отвѣтъ: „здравія желаю!.." — Государь про это узналъ, — продолжалъ свой разсказъ офицеръ, — и приказалъ часовымъ отвѣчать на привѣтствіе Наслѣдника только — „здрівствуйте!" — На другое утро Наслѣдникъ подршелъ къ часовому, тряхнулъ своей шелковистой головой, подбоченился важно и говоритъ — „здорово, Кас-піецъ!", а тотъ кивнулъ головой и вмѣсто „здравія желаю!" отвѣтилъ просто — „здравствуйте!" — Наслѣдникъ обидѣлся и побѣжалъ къ Го-сударю. 144 Какъ-то, ночью, Ропшину не спалось... Онъ лежалъ съ открытыми глазами, прислушиваясь къ завываніямъ вѣтра, къ дождю, ударявшему о стекла оконъ и къ глухимъ выстрѣламъ съ Петропавлов-ской крѣпости, предупреждавшимъ жителей город-скихъ окраинъ о наводненіи... Въ палатѣ былъ полумракъ... Электрическая лампа подъ зеленымъ абажу-ромъ, на столѣ у дежурной сестры, была притушена и сама сестра Дора, задумавшись, сидѣла у окна. Свѣтъ падалъ ей въ лицо. Красивыя черты ея лица Ропшину показались знакомыми... — Гдѣ я ее видѣлъ раньше? — думалъ онъ съ напряженіемъ памяти. И неожиданно какая-то защелка въ мозгу прі-открылась и онъ вспомнилъ... — Вагонъ желѣзной дороги, уланъ Несвиж-скій, дуэль.. Музей Александра III... Австріецъ, лѣ-чебница... Щербининскій разсказъ... но, можетъ быть, это всетаки не она? — подумалъ Ропшинъ. —- Она!—рѣшилъ онъ, внимательно присма-триваясь къ сестрѣ, — такихъ глазъ больше нѣтъ! Мысли бѣжали, перегоняя одна другую... Дора медленно повернула голову... Взоры Роп-шина и Доры встрѣтились... Она встала и подошла къ Ропшинской по-стели. — Отчего вы не спите? Вамъ поправить по-душку? — спросила она Ропшина обычнымъ то-номъ сестры. — Нѣтъ, благодарю, — мнѣ хорошо... Присядь-те, сестра! Дора нерѣшительно опустилась на край по-стели. — Скажите мнѣ, сестра, вы меня знали рань-ше? — спросилъ ее Ропшинъ. — Да, — опустила голову Дора. — Отчего-же вы меня избѣгали? ю 145 Дора молчала. — Отчего? — переспросилъ ее Ропшинъ. — Такъ было нужно! Но вамъ нельзя разго-варивать, — вамъ докторъ запретилъ!.. — и Дора встала. Она положила руку на голову Ропшина. Онъ прижался іцекой къ ладони и вскорѣ спокойно уснулъ отъ слабости и душевныхъ волненій. Исхудавшая, прозрачно бѣлая рука Ропшина лежала на одѣялѣ. На безымянномъ пальцѣ, въ перстнѣ, крова-во-краснымъ цвѣтомъ, какъ облитый кровыо, го-рѣлъ камень. — Онъ еще вчера горѣлъ зеленымъ цвѣтомъ, а теперь... Почему онъ красный?.. — удивилась До-ра. — Александритъ! Такой самый, какъ у Кэтъ! — прорѣзало мозгъ неожиданное воспоминаніе и, не отводя глазъ отъ густой капли крови, свѣтившей-ся въ перстнѣ Ропшина, сердце у Доры сжалось непонятной тоской. XXVI Прошла зима... Война уже тянулась больше полугода... Всѣ надежды Германіи на быстрыя и рѣши-тельныя побѣды отъ нее ускользнули... Война принимала позиціонный характеръ. Нѣкоторыя части уже въ третій разъ мѣняли свой составъ. Подъ Варшавой, командуя полкомъ, былъ убитъ полковникъ Щербининъ. 146 „Послушай море, — „Услышишь сердце глубинъ морскихъ, „Послушай сердце, — „Услышишь море страстей людскихъ..." Ропшинъ, послѣ госпиталя, нѣсколько разъ собирался ѣхать въ свой полкъ, ио врачебныя ко-миссіи его настойчиво задерживали и не пускали до полнаго выздоровленія. Онъ побывалъ въ Москвѣ и въ Ячменовѣ... Отъ графини онъ узналъ, что Настя Щерби-> нина, овдовѣвъ, находится съ маленькимъ сыномъ у Тани въ Батумѣ, куда Суконниковъ (графиня по прежнему называла его „моимъ шалопаемъ") на-значенъ по мобилизаціи хирургомъ. Ропшинъ колебался, не проситься-ли ему, въ связи съ этимъ, на турецкій фронтъ, въ лучшія климатическія условія, на что онъ имѣлъ право, но, какъ это ему не казалось заманчивымъ, жела-ніе быть въ евоемъ полку взяло верхъ и онъ рѣ-шилъ ѣхать въ болота Стохода, гдѣ въ это время гвардія занимала позиціи. Ропшинъ сидѣль на скамейкѣ, на главной аллеѣ Лѣтняго сада, у памятника Крылову. Былъ полдень теплаго апрѣльскаго дня... Кругомъ рѣзвились дѣти, суетились бонны и гувернантки и старухи-няни дремали съ вязаньемъ въ рукахъ. Нѣсколько мальчиковъ катали по песку клу-бокъ шерсти, какъ футбольный мячъ. Ропшинъ ждалъ Дору... Онъ зналъ, что она должна пройти черезъ Лѣтній садъ, чтобы сѣсть на набережной Невы на пароходъ, перевозившій пассажировъ на Выборг-скую сторону. Передъ отъѣздомъ въ полкъ онъ рѣшилъ объясниться съ ней. Сложное чувство, которое онъ 10* 147 переживалъ.усложнялось тѣмъ, что Дора, видимо, иа-бѣгала объяснеиій и Роишинъ не понималъ причинъ. Передъ его глазами воскресали картины про-шлаго... Слова Доры „я люблю васъ!" — въ лѣчебницѣ, послѣ происшествія съ автомобилемъ, все время приходили на умъ. Роишинъ облокотившись на спинку садовой скамьи, думалъ о томъ, какъ незамѣтно для него самого, его чувства къ Дорѣ постепенно росли и, наконецъ, охватили все его существо. Образъ Кэтъ постепенно туманился и эпизодъ съ ней казался мимолетнымъ увлеченіемъ. Прошло много времени... Изъ набѣжавшей тучи началъ накрапывать дождь. Дѣтей увели. Площадка опустѣла. Ропшинъ осгался одинъ. Онъ медленно всталъ и, рѣшивъ написать Дорѣ письмо, направился къ выходу изъ сада, въ сторону Инженернаго замка. Пріѣхавъ на свою квартиру (онъ занималъ свою прежнюю квартиру, при казармахъ, въ кото-рыхъ теперь размѣщался запасный баталіонъ), онъ рѣшительно сѣлъ къ письменному столу... Въ груди у него горѣло... Мысли бѣжали быстро... Черезъ часъ письмо было готово. Прочитавши его Ропшинъ оетался имъ доволенъ. Оно вылилось изъ сердца и звучало искренностью. Онъ позвонилъ своего новаго денщика (За-хара Ропшинъ отпустилъ „на побывку") и долго объяснялъ ему, какъ проѣхать въ Клиническій го-спиталь и найти сестру Дору. — Подожди отвѣта! — приказалъ солдату Роп-«шнъ, когда тотъ аккуратно заложилъ письмо за обшлагъ шинельнаго рукава. Ропшинъ сталъ ожидать его возвращенія съ наростаюіцимъ нетерпѣніемъ. Солдатъ вернулся черезь часъ. 148 — Такъ что сестра приказали кланяться и сказали — хорошо! Ропшинъ началъ разспрашивать его о подроб-ностяхъ, но солдатъ неопредѣленно повторялъ: — Онѣ взяли письмо, посмотрѣли въ нутро и сказали — иди! — ІІочему-же ты не сказалъ, что нуженъ от- вѣтъ. — Я говорилъ. — Ну, и что-же? — Сказали — иди! Солдатъ виновато топтался. Рошниііъ не зналъ, что думать... Солнце садилось... Сумерки быстро сгущались и затушевывали все кругомъ. Неясными сѣрыми контурами обри-совывались дома на другой сторонѣ слабо освѣ-щенной улицы. Вь окнахъ домовъ зажигался свѣтъ. Въ напряженномъ воображеніи Ропшина ри-совалась Дора, ея госпитальная комната съ малѣй-шими подробностями и временами чудился ея груд-ной голосъ. Неожиданно въ прихожей рѣзко зазвенѣлъ звонокъ. — Отвѣтъ, — подумалъ Ропшинъ и бросился въ прихожую. Сердце колотилось въ груди. Роп-шинъ съ волненіемъ отворилъ дверь и отступилъ въ изумленіи. На порогѣ стояла Дора. Она была въ форменной косынкѣ и бѣлой пуховой кофтѣ, плотно облегавшей ея стройную фигуру. Свѣтъ огъ стѣнного бра слабо оевѣщалъ лицо Доры. Но Ропіпипъ замѣтилъ, что оно было блѣдно и исполнено рѣшимости. Онъ машинально проводилъ ее въ гостиную и подвинулъ ей кресло. Волненіе еще больше овладѣло имъ. 149 — Вотъ... я пришла... — начала Дора, переводя учащенное дыханіе, — чтобы сказать вамъ... что ваше письмо мнѣ сдѣлало больно! — Больно? Я этого не хотѣлъ... — тихо произ-несъ Ропшинъ. — Я не могу быть вашей женой... — и по лицу Доры разлилось страданіе. — Я васъ люблю! — А я... развѣ я не люблю васъ? Но... вы просите о невозможномъ! Есть причины!.. Пойми-те!.. — произнесла Дора съ мольбой. — Вы сами не вѣрите тому, что говорите! — опустившись передъ Дорой на колѣни убѣждалъ Ропшинъ, цѣлуя ей руки. Ея руки дрожали. — Вы согласны? — Мой милый, — не мог>! — и Ропшинъ уви-дѣлъ, какъ изъ прекрасныхъ глазъ Доры скатились ей на грудь двѣ крупныя, какъ жемчужины, слезы. Ропшинъ вздрогнулъ. Ему показалось, что кру-гомъ все затмилось... — Вы плачете! Дора хотѣла заговорить, но не могла... Ропшинъ чувствовалъ, какъ мучительно би-лось ея наболѣвшее сердце. Она подняла на него глаза, полные любви и неожиданно обвила его шею руками и, сомкнувъ рѣсницы, со вздохомъ прижа-лась къ его губамъ пылающимъ поцѣлуемъ. — Желанный!.. — страстно прошептала она, теряя волю... и замирая........... 150 XXVII Нѣмцы лѣниво обстрѣливали русскую позицію тяжелой артиллеріей. „Чемоданы" падали въ сосѣднюю рощу. Блиндажъ, въ которомъ помѣщался Ропшинъ, находился на обратномъ склонѣ холма и изъ узка-го, какъ щель, оконца было видно, какъ въ рощѣ выростали фонтаны черной земли и щепа разби-тыхъ деревьевъ. Ропшинъ командовалъ баталіономъ и его ро-ты, обороняя болотистый участокъ, послѣ ряда боевъ, зарылись въ землю и оплелись проволокой. Онъ жилъ одинъ. Рядомъ съ его блиндажомъ, но подъ тѣмъ-же накатникомъ, помѣщалась теле-фонная станція, гдѣ безпрерывно трещали звонки и слышались вызовы телефонныхъ гудковъ. Ропшинъ вышелъ изъ душнаго блиндажа. Шагахъ въ двадцати протекала болотистая рѣчка, а за ней, въ верстѣ, виднѣлась небольшая деревушка, въ которой находился штабъ полка. У рѣчки, недовольно ворча на сырые угли, Захаръ раздувалъ самоваръ сапогомъ, какъ кузнечнымъ мѣхомъ. Неожиданно съ гуломъ вверху пронеслась нѣ-мецкая граната. — Спаси и сохрани! Пресвятая Богородица!— перекрестился Захаръ и припалъ къ землѣ. При-поднявшись, онъ проводилъ полетъ гранаты глаза-ми, и, послѣ того, какъ она съ грохотомъ разорва-лась въ полѣ, разразился по ея адресу отборными ругательствами. — Чтобъ тебя, проклятую... Ропшинъ невольно засмѣялся. Увидѣвъ его Захаръ сконфузился... Онъ виновато поднялъ свалившійся съ само-вара сапогъ, наставилъ голенище на трубу и снова началъ старагельно накачивать воздухъ. 151 Самоваръ закипѣлъ. Ропшинъ вошелъ въ блиндажъ. Захаръ, священнодѣйствуя, налилъ ста-канъ мутнаго чая. Подошелъ носыльный и принесъ почту изь штаба полка. Онъ уснѣлъ разсказать Захару свѣжую новость, что въ роту резерва за-летѣлъ „чемоданъ" и разбилъ походную кухню (о томъ, что при этомъ, ранило кашевара онъ не ска-залъ) и что поэтому солдатамъ будутъ выдавать „консерву". Вмѣстѣ съ чаемъ Захаръ принесъ Ропшину почту. Среди газетъ и журналовъ Ропшину было письмо. Оно было изъ Гіетербурга. Адресъ на кон-вертѣ былъ написанъ незнакомой рукой. Ропшинъ вскрылъ конвертъ и посмотрѣлъ на подпись. Оно было отъ одного изь офицеровъ Кас-пійскаго полка, съ которымъ онъ лежалъ въ гос-питалѣ. Офицеръ писалъ, что въ госпиталѣ случилось неожиданное несчастье. У одного прибывшаго ра-ненаго офицера на столикѣ, у постели, лежалъ заряжениый браунингь, и сестра Дора, по неосто-рожности, выстрѣлила изъ этого брауншіга и слу-чайно попала въ себя. „Какъ это произошло, — никто не ви-„дѣлъ", писалъ офицеръ. „Подъ вечеръ, въ „палатѣ, неожиданно раздался выстрѣлъ и „вслѣдъ за этимъ сестра Дора упала. Всѣ бро-„сились къ ней... Ея бѣлый передникъ на груди „былъ залитъ кровью... У нее оказалось про-„стрѣленнымъ сердце..." Дальше Ропшинъ не могъ читать. Онъ сжалъ голову руками и со стономъ упалъ на походную кровать. Вечеромъ, обходя роты по узкимъ окопамъ, Ропшинъ думалъ о смерти... Но кругомъ все было тихо... Только у егерей шла рѣдкая ружейная перестрѣлка, которая къ темнотѣ тоже затихла... 152 ххѵш „Никто тебя съ такимъ самозабвеніемъ, „Съ такимъ страданьемъ не любилъ." А. Апухтинъ. Ропшинъ осунулся, похудѣлъ и поблекъ... Нервы были напряжены до послѣдняго пре-дѣла и неизвѣстность о томъ, почему Дора убила себя (что это была не случайность, въ этомъ онъ не сомнѣвался), мучила его воображеніе. Прошло нѣсколько дней... Захаръ, возвратившись изъ штаба полка, при-несъ съ собою для Ропшина почтовую посылку. Въ ней оказалась небольшая шкатулка, въ которой Ропшинъ нашелъ аккуратно переплетенную тетрадь. На ея заглавномъ листѣ было написано ру-кою Доры: „Мой дневникъ". — Вотъ все, что осталось отъ ДорыІ— подумалъ Ропшииъ, вь безсильи опускаясь на скамыо и чув-ствуя, какъ у него сжимается горло. Онъ машинально открылъ дневникъ и сталъ читать отрывками, не обрашая вниманія на даты, не столько для того, чтобы понять смыслъ прочи-таннаго, сколько отъ сознанія, что это писала Дора. Ропшинъ читалъ: „0, какъ я ненавижу Несвижскаго! Чѣмъ „болыпе я умоляю его отказаться оть этой „ужасной дуэли, тѣмъ больше онъ дразнитъ „меня... Эго отвратительный, гадкій человѣкъ!.. „— Дуэль зависитъ отъ васъ! — сказалъ вмнѣ сегодня Несвижскій, насмѣшливо при-„щуривъ глаза. „Я ие поняла. — Почему? „— Мое условіе, — или дуэль или вы!.. „Если вы упрямы, то я еще упрямѣе... На 40 153 шаговъ я попадаю въ туза, и если вы не сдадитесь, то графъ будетъ убитъ... „Я вся похолодѣла. „— Вы согласны? — спросилъ меня Не-свижскій грубо. „Когда я, презирая себя, выходила утромъ изъ квартиры Несвижскаго, онъ, тор-жествующій, мнѣ, смѣясь, говорилъ: — кто вы такая? Танцовщица изъ кабарэ и больше ничего! Понимаете? Всѣ эти прекрасныя лю-бви вамъ совсѣмъ не къ лицу! Графъ вашей жертвы не оцѣнитъ, если-бъ даже и зналъ... „— Онъ не будетъ объ этомъ знать! — отвѣтила я. „— Надѣюсь! — сказалъ Несвижскій и въ его голосѣ мнѣ почудилась угроза. „Несвижскій меня обманулъ: дуэль со-стоялась. Онъ убитъ, а графъ, раненый, при смерти... „Я схожу съ ума..." Ропшинъ въ волненіи закрылъ глаза... Въ его воображеніи воскресла вся сцена бывшеп дуэли и какое-то новое злобное чувство къ убитому Не-свижскому овладѣло имъ. Поведеніе Доры начина-ло становиться понятнымъ... Карты открывались... „За этотъ мѣсяцъ я вся переродилась..." читалъ дальше Ропшинъ. „Я много мучилась „и много перестрадала. Да, я люблю графа... „Какъ это елучилось, — я не знаю! Развѣ „можно знать какими путями въ душу про-„никаетъ любовь? „Графъ поправляется. Я уже не ношу „ему цвѣтовъ и не жду, какъ воровка, у подъ-„ѣзда больницы, когда отъ него уѣдетъ его „мать, чтобы мнѣ съ нею не встрѣтиться... 154 „Онъ въ полномъ сознаніи и я не хочу, чтобы онъ во мнѣ узналъ одну изъ тѣхъ женщинъ, которыя были причиной дуэли. „Съ прошлымъ я порвала все..." „Боже мой! Я на краю отчаянія, — сно-„ва прошлое... Мнѣ докторъ сказалъ, что я „буду матерыо... Ребенокъ Несвижскаго! Отъ „этой мысли я вся дрожу... „Со мною у доктора сдѣлался обморокъ." Дверь въ блиндажъ пріоткрылась и изъ за ея косяка показалась голова Захара. — Такъ что, обѣдать пора... Ропшинъ не отвѣчалъ. Онъ сидѣлъ, облоко-тившись на столъ. — Обѣдать пора! — Я не буду! Захаръ укоризненно посмотрѣлъ на него. Ропшинъ продолжалъ, волнуясь, читать то, что дальше писала Дора. „... У меня родилась дѣвочка. Ее крести-„ли въ православной церкви друзья моихъ „родителей, старики, живущіе на Охтѣ и рань-„ше служившіе въ циркахъ, онъ — атлетомъ, „а она — наѣздницей, и назвали Дарьей (До-„рой), какъ и меня. „Они меня просили оставить дѣвочку у „нихъ..." — Ваше Сіятельство! Этакъ никакъ невоз-можно! — взмолился Захаръ. — Ежели отощаете, то мнѣ передъ графиней-барыней отвѣчать и опять-же, не ѣмши, нѣмца не побѣдимъ! — привелъ За-харъ болѣе вѣскій аргументъ. — Дай чаю! — бросилъ Ропшинъ, не отрыва-ясь отъ чтенія. — Что чай? Я щей принесу, — не сдался За-харъ и сталъ упрямо снимать съ полки посуду. 155 Ропшинъ прочелъ дневникъ ночью, — днемъ наблюдатели замѣтили въ непріятельскихъ окопахъ передвиженіе войскъ (это нѣмцы производили смѣ-ну частей) и поэтому позиція жила до вечера при-зракомъ нѣмецкой атаки. Къ вечеру все успокоилось... Отъ ротъ были высланы на ночь надежные секреты... XXIX „Всякая дѣвушка нравственно выше мужчины, потому что несравненно его чище." „Крейцерова соната". Гр. Л. ТолстоГі. Кэтъ, послѣ внезапнаго отъѣзда изъ Ячмено-ва, поселилась въ Маниллѣ... Она постепенно входила во всѣ отцовскія дѣла и удивляла своего главноуправляющаго стараго мистера Гордона своимъ практическимъ умомъ и способностями, но въ перепискѣ съ Таней она за-путалась въ протипорѣчіяхъ. Таня, мечтавшая о томъ, чтобы такъ или иначе наладить отиошенія своего двоюроднаго брата и любимой подруги, и считавшая, чтотолько ея поздній пріѣздъ изъ Берлина все разстроилъ, поставила ей, наконецъ, вопросъ прямо: „любишь-ли ты графа Ропшина"? „Да", — отвѣтила Кэтъ. „А что ты можешь сказать о случаѣ въ Ячменовѣ?" „Я меч-тала, что онъ такой-же, какъ я — „безъ рома-новъ"! Я ревновала... и ревную... И, наконецъ, это обидно, гадко..." На это Таня назвала Кэтъ „наивной и глупой дѣвчонкой" и написала, чт} прошлое мужчинъ не 156 должно касаться ихъ будущихъ женъ, гордая тѣмъ, что ея мужъ былъ чистъ и дѣвственъ до свадьбы, какъ она сама. Прошло полтора года... Кэтъ, полулежа въ плетеномъ креслѣ подъ болышшъ полотнянымъ зонтомъ, въ фешенебель-ной части Манильскаго пляжа, безразлично наблю-дала знакомое оживленіе въ бухтѣ и полуголыхъ мужчинъ и женщинъ, плескавшихся въ морѣ, играв-шемъ бирюзовыми переливами въ яркихъ лучахъ жаркаго филиппинскаго солнца. Она безразлнчно слушала то, что ей говорилъ сидѣвшій рядомъ мистеръ Гордонъ и задумчиво смотрѣла на вершину мыса Мервель, надъ кото-рымъ, въ прозрачныхъ облакахъ, летѣлъ почтовый аэропланъ. — Вамъ, миссъ, есть письмо. Изъ Россіи, — добавилъ мистеръ Гордонъ, доставая письмо изъ бокового кармана чесунчоваго пиджака. Кэтъ вскрыла конвертъ. Письмо было отъ Доры. „Милая и золотая Кэтъ", писала Дора. „Я помню, Вы всегда упрекали меня и даже „сердились за то, что я никогда Васъ ни о „чемъ не просила... И вотъ теперь я должна „(,,я должна" было подчеркнуто) измѣнить „своему правилу. Мнѣ осталось жить... (зачер-„кнуто). Я ухожу отъ жизни... Это — рас-„плата!.." Кэтъ, испуганная, съ остановивпшмся дыхані-емъ, не вѣрила своимъ глазамъ... Но глаза опять прочли то страшное, что случилось съ Дорой... Дальше Кэтъ читала, какъ во снѣ... „У меня есть маленькая дочь. Это мой „грѣхъ и моя совѣсть! И вотъ теперь, когда 157 „меня не будетъ, я умоляю Васъ замѣнить ей „мать и воспитать ее. „Только одинъ человѣкъ знаетъ о про-„исхожденіи моей дѣвочки. Онъ офицеръ, былъ „тяжело раненъ въ Галиціи и я была его се-„строй милосердія. Я знаю, — онъ всегда „поможетъ ей. Обраіцай гесь къ нему... Теперь „онъ на войнѣ. Это — графъ Ропшинъ, Ва-„силій..." Кэтъ показалось, что море заволновалось и на пляжѣ заколебался песокъ. Письмо выпало у нее изъ рукъ. Мистеръ Гордонъ его сейчасъ-же поднялъ. Къ письму были приложены документы, адреса и бумаги. Кэтъ сидѣла, опустивъ голову на грудь, и не-ожиданно увидѣла, что александритъ, вдѣланный въ ея кольцо съ алмазами, вспыхнулъ на солнцѣ кроваво-краснымъ свѣтомъ, погухъ и снова за-игралъ зеленымъ блескомъ. Она, не вѣря своимъ глазамъ, не сразу при-шла въ себя... — Найдите, прошу васъ, надежнаго человѣка для исполненія въ Петербургѣ моего частнаго и срочнаго порученія, — сказала она, придя въ себя, мистеру Гордону, незамѣтно смахнувъ съ рѣсницъ набѣжавшія слезы. — АП гі§М! — коротко отвѣтилъ мистеръ Гордонъ, который, за время своей слуи<бы у сэра Смита, привыкъ къ причудамъ богатыхъ людей. 158 XXVII Наступилъ двадцать второй годъ царетвованія Императора Николая II, — 1917-й... Еще при Императорѣ Александрѣ III Россія достигла своего расцвѣта и была наканунѣ рѣше-нія своихъ національныхъ задачъ. И въ этотъ историческій моментъ Императоръ Александръ III неожиданно умеръ, и она оказалась безъ той самодержавной власти, которая ее вела до этого по ея историческимъ путямъ. По народной идеалогіи Императоръ Николай II, въ противопо-ложность Своему Отцу, не былъ тѣмъ Самодер-жавнымъ Монархомъ, которому за Его справедли-вую строгость и властную самостоятельность рус-скій народъ всегда прощалъ все,— „и излишество пороковъ и недостатокъ добродѣтелей" и, гордясь Имъ, былъ Ему рабски преданъ. Новый Импера-торъ, при всѣхъ Своихъ высокихъ нравственныхъ качествахъ, былъ слабъ и нерѣшителенъ, и не умѣлъ оцѣнивать и выбирать людей. Государственный организмъ былъ расшатанъ... Въ народѣ росло глухое недовольство. Въ февралѣ въ Государственной Думѣ начался открытый мятежъ, къ тушеніго котораго не было принято никакихъ мѣръ... Перекинувшись въ армію, онъ тамъ быстро охватилъ тотъ безпринципный элементъ, изъ ко-тораго комлектовался высшій командный составъ, воспитанный въ безнравственномъ понятіи обезпе-ченной карьеры „безъ всякихъ нравственныхъ док-тринъ". Рузскій предалъ Государя въ Псковѣ... Съ фронта пріѣхалъ Корниловъ, и не для то-го, чтобы, какъ Гриппенбергъ, когда-то, открыть Государю глаза и умолять Его о проявленіи власти, а для того, чтобы оскорбить Государыню арестомъ въ Царскомъ Селѣ и, нанеся этимъ самой монар- 159 хической идеѣ непоправимый ударъ, „углубилъ" революцію. Въ Могилевѣ, въ Ставкѣ, противъ Государя велась двойная игра... Все измѣняло, пряталось, бѣжало... Государь отрекся за Себя и за Сына отъ Пре-стола... Народъ, ничего не понимая, окончательно обезумѣлъ... Началась революція... — Царя нѣтъ, — все дозволено! Вся земля — наша! — пронеслось электрической искрой по всему необъятмому пространству Россіи, и крестьяне бро-сились грабить усадьбы и убивать помѣщиковъ. Въ Пасхальную ночь, въ Ячменовѣ, двумя де-зертирами, бѣжавшими сь „краснаго" фронта, была задушена у себя въ молельной графиня Ропшина. Прислуга нашла ее утромъ, на коврикѣ пе-редъ аналоемъ, уже похолодѣвшей. На аналоѣ лежало Евангеліе. Оно было открыто на 24-й главѣ отъ Матѳея и б-й стихъ, — „Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежитъ всему тому быть; но это еще не ко-нецъ", — былъ залитъ воскомъ нагорѣвшей упав-шей свѣчи. 160 э пилогъ Весна въ 1920 году въ Сѣверной Америкѣ была ранняя. Къ концу марта солнце уже пригрѣвало такъ, что молодыя деревья облиствѣли и только старыя держались строго и мрачно, не вѣря обманчивому теплу. На розовыхъ побѣгахъ золотистый листъ тре-петалъ счастьемъ пробуждавшейся жизни, и на непросохшей землѣ робко пробивалась свѣжая трава. Въ Ныо-Іоркѣ весна проходила незамѣтно, но въ окрестностяхъ все уже дышало ею. Такъ было и на бостонской виллѣ Кэтъ, гдѣ садовники разбивали и вскапывали клумбы, сажали цвѣты и усыпали дорожки гравіемъ и пескомъ. Кэтъ копошилась у одной изъ клумбъ, засѣ-вая ее желтофіолями и настурціями, огненный цвѣтъ которыхъ въ поблекшемъ осенью ячменовскомъ саду ей такъ нравился и остался въ счастливыхъ воспоминаніяхъ далекаго прошлаго. Она осторожно сыпала въ бороздки коричне-выя и бѣлыя крупинки зеренъ и думала о Ропшинѣ, о которомъ уже третій годъ не было никакихъ п 161 свѣдѣній и котораго Таня, жившая въ Ныо-Іоркѣ, гдѣ ея мужъ „Іашоиз гивзіап сіойог Зоикоппікоѵ" имѣлъ хирургическую клинику, считала погибшимъ, и только по настоянію Кэть, убѣжденной, что онъ живъ, не служила по немъ панихидъ. Настя Щербинина, жившая со евоимъ пяти-лѣтнимъ сыномъ у Суконниковыхъ, поддерживала Кэтъ въ ея убѣжденіи. Ун<е много разъ Кэтъ давала объявленія во всѣхъ европейскихъ газетахъ о розыскѣ Ропшина, но все было тщетно, — даже его слѣдъ не нахо-дился... Только недавно Кэтъ получила изь Варшавы письмо. Оно было отъ сослуживца Ропшина по полку, Дорна, который ішсалъ, что въ 1918 году онъ былъ съ Ропшинымъ въ Москвѣ, гдѣ состоялъ въ одной „бѣлой" организаціи, поставившей себѣ задачей освободить Государя и Его Семью изъ Екатеринбургскаго плѣна. „Все шло хорошо", писалъ Дорнъ, „пока „неожиданно всѣ члены нашей организаціи ^не были арестованы и разстрѣляны. Этого ,'избѣжали только нѣсколько человѣкъ, кото-"рые въ этотъ моментъ были внѣ Москвы, и „въ томъ числѣ графъ Ропшинъ и я. „Оказалось, что всѣхъ насъ предалъ чека „нашъ бывшій сослуживець Маквицъ-Эрнс-^бергъ и графъ рѣшилъ погибнуть, но ото-„мстить ему за всѣхъ. „Мы долго скрывались, находясь „внѣ „закона"... „Отъ ужасныхъ условій жизни мои раны „Великой войны открылись и я уѣхалъ въ „Серпуховъ къ одному вѣрному человѣку для „лѣченія и подготовки побѣга заграницу. „Тамъ я прочелъ въ „Извѣстіяхъ", что „энергичный коммунистъ товарищъ Маквицъ „убитъ контръ-революціонеромъ и что къ по- 162 „имкѣ этого опаснаго контръ-революціонера „приняты мѣры, и понялъ, что его убилъ „графъ, который послѣ этого скрылся... „Дальше я про графа ничего не знаю, и „сказать не могу, но пока я былъ въ Россіи „я въ спискахъ разстрѣлянныхъ его фамиліи „не встрѣчалъ... „Черезъ полгода мнѣ удалось пробраться „въ Польшу..." Въ концѣ письма Дорнъ просилъ Кэтъ сооб-щить ему, если ей что либо станетъ извѣстно о Ропшинѣ, и въ свою очередь спрашивалъ ее, не знаетъ-ли она о судьбѣ жены полковника Щерби-нина, у котораго онъ съ графомъ были шаферами на свадьбѣ... Настю Щербинину это письмо очень растро-гало... Высыпавъ въ борозду послѣднія зерна, Кэтъ, отряхнувъ передникъ, поднялзсь. Наружностью Кэтъ измѣнилась мало. Только между бровей обозначилась скорбная складка и когда то веселые и живые глаза смотрѣли теперь грустно и задумчиво. Людей она избѣгала... Только съ дѣтьми и, въ частности, со своей „племянницей" Дорой, ко-торой уже шелъ 13-й годъ и которая выравнивалась въ такую-же красавицу, какой была ея мать, она была общительна, шаловлива и рѣзва. Съ женщинами она была сдержанна, но при-вѣтлива, но отъ мужчинъ держалась далеко, произ-водя на нихъ впечатлѣніе Афины-Паллады, не по-бѣдившей въ себѣ женственности. Съ Таней она была по-прежнему откровенна... Въ началѣ апрѣля Кэтъ собралась въ Нью-Іоркъ. Она надѣялась уговорить Таню и Настю пе-реѣхать на лѣто въ бостонскую виллу и кромѣ того, ее настоятельно вызывалъ мистеръ Гордонъ по дѣламъ, который, не замѣчая ея душевныхъ и* 163 перейсиваній, удивлялся иепостоянству женскаго характера, —такъ Кэтъ въ послѣднее время стала разсѣянна и невнимательна къ дѣламъ. Въ то же время Дора, которая воспитывалась въ колледжѣ на Третьемъ авеню, уже посылала тетѣ Кэтъ" одно письмо за другимъ съ длинными уменьшающимися рядами минутъ, остающихся до Гізсхи. Пріѣхавъ въ Нью-Іоркъ, Кэтъ отправилась въ кондитерскую, чтобы купить Дорѣ ея любимыхъ конфектъ. Тамъ оказался какои-то высокіи господинъ, который началъ пристально смотрѣть на нее. Кэтъ недовольно отвернулась. Но, когда она расплачивалась у кассы, этотъ высокій господинъ смѣло подошелъ къ ней. — Ооосі сіау! • — Что вамъ угодно? — сухо спросила Кэтъ. — Я только хочу провѣрить свою память, — методично произнесъ высокій господинъ. Кэтъ скользнула по нему любопытнымъ взгля- домъ. _ ТГІ — Не та ли вы гражданка Соединенныхъ Шта- товъ, — продолжилъ высокій господинъ, иоднявъ палецъ кверху, — которая, въ августѣ 1913 года, не докончивъ путешествія по финляндскимъ шке-рамъ, не достигла полярнаго круга и поэтому не имѣла возможности видѣть незаходящее солнце? — и въ его голосѣ послышалась горечь обиды. Лицо Кэтъ озарилось улыбкой. — Вы не ошиблись и ваша память вамъ дѣ-лаетъ честь... Значитъ вы тотъ англичанинъ... — Кэтъ засмѣявшись, поправилась — гражданинъ Со-единеннаго Королевства, который передъ этимъ достигъ Новой Гвинеи и, не только наблюдалъ, но и записалъ всѣ приготовленія, какъ его собирались жарить людоѣды? Не такъ-ли? — Именно на Новой Гвинеѣ! — съ нескры-ваемой гордостыо къ этому событію подтвердилъ англичанинъ. 164 Кэтъ припѣтливо протянула ему руку, Англичанинъ уже собирался уходить, когда по его какъ бы каменному лицу промелькнула тЬнь любопытства. —■ Должно быть очень важныя причины за-ставили васъ отказаться отъ дальнѣйшаго путеше-ствія по Кеми и созерцанія холодныхъ красотъ сѣверной природы? — спросилъ онъ, подумавъ. — Совершенно вѣрно, и вы сами были этому причиной, — отвѣтила Кэтъ, вспоминая при какихъ обстоятельствахъ она въ Вазѣ пересѣла съ паро-хода въ поѣздъ, стремясь въ Ячменово. Англичанинъ поднялъ брови. •— Вы тогда упомянули фамилію моего зна-комаго русгкаго графа, у котораго въ Петербургѣ произошелъ инцидентъ съ австрійскимъ чиновни-комъ, и я вернулась! — объяснила Кэтъ. — 0, я уже тогда предполагалъ, что этотъ аветріецъ былъ неправъ и недавно окончательно убѣдился въ этомъ... Я его видѣлъ! — Австрійца? — Нѣтъ, графа! — Вы?... Графа?... Недавно?... Гдѣ?... — пре-рывающимся голосомъ бросала Кэтъ, чувствуя какъ У нее падаетъ сердце. — Онъ, конечно, тоже былъ неправъ... — Гдѣ онъ? — безцеремонно схватила Кэтъ англичанина за рукавъ. — Безъ путевой книжки я не помню широты и долготы рифа Тортугасъ... — Боже мой! Гдѣ этотъ рифъ? — Въ Мексиканскомъ заливѣ, южнѣе Фло-риды... Имъ оканчивается гряда мелкихъ и скали-стыхъ острововъ Ки-Веста... — Что онъ тамъ дѣлаетъ? — Кто? — Я васъ спрашиваю о графѣ! — Онъ обслуживаетъ маякъ и живетъ среди моря одинъ... Тамъ новые пефлекторы и сильные 165 аккумуляторы служатъ іісточникомъ свѣта... Все это у меня въ книжкѣ записано... Кэтъ уже дальше не слушала. Она выбѣжала изъ кондитерской и, крикнувъ на ходу шофферу: — къ Суконниковымъ! — вскочила въ автомобиль и помчалась къ Танѣ... Трехтрубный океанскій исполинъ, шедшій къ устью Миссиссипи, въ Нью-Орлеанъ, везъ Кэтъ, всю въ ощущеніяхъ близости достигаемой цѣли, въ Ки-Весгъ. Пароходъ шелъ Флоридскимъ проливомъ... Солнце только что поднялось изъ за Багам-скихъ острововъ и раздвинуло горизонтъ. Волны съ разбѣга ударялись о бортъ парохо-да и, шипя, разсыпались пѣной и брызгами. Дулъ сильный вѣтеръ и наполнялъ воздухъ мятежнымъ шумомъ моря. Кэтъ поднялась на верхнюю площадку. Передъ ней открылся обширный видъ на далекія зеленыя горы острова Барри, которыя, казалось, выгляды-вали одна изъ-за другой и синѣли по мѣрѣ удале-нія отъ нихъ. Кэтъ перевела взоръ на Флориду... Вдали виднѣлся Ки-Ларгъ, которымъ начина-лись мелкіе острова Ки-Веста съ врѣзавшимся въ море рифомъ Тортугасъ на западѣ ихъ... Кэтъ отдалась мечтамъ и грезила счастьемъ... А въ далекой персидской Исфагани въ это время была темная ночь... Въ небольшой глинобитной саклѣ, въ нѣжной и ароматичной зелени виноградника, на окраинѣ города, при мерцающемъ пламени оливковаго свѣ-тильника, дряхлый старикъ Ибрагимъ-Ага-Эддинъ 166 таинственно разсказывалъ своему маленькому вну-ку Парвизу вѣщую легенду о чудесномъ и драго-цѣнномъ русскомъ камнѣ, носящемъ имя Великаго Русскаго Царя, побѣдившаго Хиву, Бухару и сама-го непобѣдимаго Турецкаго Падишаха... КОНЕЦЪ 167 ОТЪ АВТОРА „Россія вся въ настоящемъ и будущсмъ." дпизодическая часть „Александрита" въ болыией части взята мною изъ дѣй-ствительной жизни. Несомнѣнно, многіе Петербуржцы по-мнятъ нашумѣвиіую въ свое время дуэль между конвойцемъ, княземъ Витгениітей-номъ и драгунскимъ полковникомъ Маісси-мовымъ (извѣстнымъ охотникомъ на львовъ въ Африкѣ), которая произошла въ Лиговѣ и окончилась смертью конвойца. Но, взявъ для романа этотъ эпизодъ, я не вывелъ въ немъ ни Витгениітейна, ни Максимова. Нѣкоторые-же эпизоды, какъ, напри-мѣръ, изъ періода Русско-Японской войны и Великой войны, я бралъ со всѣми дѣй-ствовавшими въ нихъ лицами и вывелъ ихъ въ романѣ. Такъ, по этой канвѣ, я вышивалъ ли-тературный узоръ... 168 „Александритъ" также, какъ и мой предыдущій романъ „Разгоновы", — два са-мостоятельныхъ романа, написанные мною, главнымъ образомъ, для будущей Россіи. Въ нихъ я старался съ безпристрастіемъ лѣ-тописца описать ту эпоху, которая непо-средственно предиіествовала русской смутѣ и которой „свидѣтелемъ Господъ меня по-ставилъ". Приношу мою благодарность молодой поэтессѣ Раисѣ Михайловнѣ Якушевой за то вниманіе, которое она удѣляла „Але-ксандриту", когда онъ былъ еще въ руко-писи, и Георгію Евгеньевичу Гарничъ-Гар-ницкому за тотъ матеріалъ, который онъ мнѣ предоставилъ для романа Димитрій СВЕРЧКОВЪ. 7 Яиваря 1928 года Бѣлградъ 169 ОГЛАВЛЕНІЕ. Вступленіе ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Главы 1 — XX ЧАСТЬ ВТОРАЯ Главы І-ХХХ ЭПИЛОГЪ Стр. У . 13-67 . 08 - 160 161 Того-же автора: „РАЗГОНОВ Ы" Истор. романъ-лѣтопись въ 3 частяхъ. Цѣна 50 дин. — 1 долларъ. Книга была встрѣчена читающей публшсой очень радушно и тепло. Критика дала лестные отзывы. Одинъ изъ нихъ мы и приводимъ: Романъ Д. Сверчкова интересенъ по фабулѣ и чи-тается легко, порой съ захватываюіцимъ интересомъ. Онъ написанъ по старинному, безъ углубленія & І'а Достоевскій въ душевныя переживанія, безъ психологиче-скаго анализа, но и безъ скучныхъ описаній природы (этого необходимаго атрибута), или протокольнаго изло-женія мелочей. И, можетъбыть, правильнѣе всего сдѣлалъ авторъ, наззавъ его романомъ-лѣтописью. Какъ отъ лѣтописи — отъ романа вѣетъ наивной простотой, отъ которой мы давно уже отучились, — и это его достоинство. Но, пожалуй, большее достоинство въ томъ, что доведя свою лѣтопись до кошмарныхъ дней ре-волюціи и гражданской войны, авторь ни на одну минуту не впалъ ни въ человѣконенавистничество, ни въ трафа-ретное превознесеніе стараго строя. „Старый строй" дорогъ и близокъ автору — и это чувствуется изъ каждой строки его книги: не даромъ эпи-графомъ онъ взялъ слова Жуковскаго: „О дняхъ минувіиихъ не грусти, „Не говори съ тоской — ихъ нѣтъ, „Но съ благодарностію — были." „Но", — говоритъ авторъ въ послѣсловіи, — „я никого и ничто не критикую, — я даю правдивый матеріалъ, пред-лагая самимъ читателямъ дѣлать изъ этого матеріала свои выводы и умозаключенія." И намъ кажется, что такой вы-водъ и умозаключеніе будутъ состоять въ томъ, что романъ Д. Сверчкова долженъ быть названъ хорошей книгой, и что авторъ можетъ сказать словами поэта: „Чувства добрыя я лирой пробуждалъ..." В. ДАВАТЦЪ. („Новое Вре.мя" отъ 22 окт. 1926 г., № 1645) Готовятся къ печати: Повѣсти и разсказы" Послѣднія изданія Русской Типограііи С. Филонова Новый Садъ. Югославія. Продаются во всѣхъ книжныхъ магазинахъ Кн. ЖЕВАХОВЪ. „Воспоминанія Товарища Оберъ-Прокурора Св. Синода"'томъ II дол. 1.50 МАРІЮШКИНЪ, Ал. „Помни войну!" Вопросы современной и будущей войны дол. 0.40 СУХОТИНЪ, Л. М. Учебникъ Русской Исторіи, ч. 1. Его же. Учебникъ Русской Исторіи, часть И-я. Его же. „Любовь въ русской лирикѣ" СВЕРЧКОВЪ, Д. „Разгоновы", романъ-лѣтопись въ 3 частяхъ . . . дол. 1.00 Его-же. „Александритъ", романъ въ 2 ч' дол. 1.00 ТУТКОВСКІЙ, П. „Дозволенное и Недозволенное" романъ въ 3 частяхъ . . дол. 1.60 □ □ □ □ РУССКАЯ ТИПОГРАФ/Я С. ФИЛОНОВА Новый Садъ (Югославія) КНИГОИЗДА ТЕЛЬ СТВО Выполненіе всевозможныхь типографскихъ работъ. Похвальный отзывъ на выставкѣ въ Бѣлградѣ. Особо лъготныя условія расплаты. □ □